Андрей Попов - Обманутые сумасшествием

Он медленно побрел по безграничному кладбищу, все более сливаясь с темнотой. Мир в глазах потихоньку угасал. Ему вдруг показалось, что поверхность под ногами зашаталась, словно вся планета встрепенулась после бесконечного долгого сна. Но позже он пришел к выводу, что просто пьян от собственного отчаяния. Бессмысленные звезды все еще горели на небе, посылая ему искорки своего заледенелого света. Повсюду смердело разлагающимися трупами. Он не мог чувствовать этот одурманивающий запах сквозь непроницаемый скафандр, но смрад мертвятины, каким-то образом пробивая преграду, проникал в его сознание. Стало даже тошнить. Никогда еще планета не выглядела так зловеще: темнота обжигала взор, мрачные могилы безмолвно вопили от собственной боли и скорби. Порой Кьюнгу казалось, что до его слуха доносятся голоса усопших. Прямо из-под песков возникали вздохи, стоны, протяжные завывания, в которых едва ли не различались слова проклятий. Ни на секунду не покидало подозрение, что сзади кто-то крадется. Он резко оборачивал голову, но всякий раз натыкался взором на беспроглядную черную стену. Вдруг кто-то позвал его:

– Кью-юнг…

Он замер и прислушался… голос повторился и был уже более навязчивым. Исходил он явно снизу, где могли находиться только…

– Кью-юнг… Кью-юнг…

Капитан понял, что начинает сползать с собственных мозгов. Нужно было быстрей делать задуманное, иначе финал непредсказуем. Он достал пистолет, в котором еще оставалось несколько зарядов, и, нацелившись в россыпь звезд, сделал первый залп. Похожий на молнию плазменный импульс разрезал напополам вселенную, на мгновение осветив вокруг полчище воинственно настроенных могил.

– Это в честь Оди!

Не прошло двух секунд, как грянул еще один выстрел.

– Это в память о Линде!

Потом более длительная пауза и третий залп.

– Это за упокой души Фастера!

Капитан в четвертый раз нажал кнопку курка и снова царство смерти было ослеплено мимолетной вспышкой яркого света, тут же поглощенного мраком.

– Это посвящается Айранту!

Прежде чем произвести последний итоговый выстрел, завершающий сюжет всех злоключений, подводящий черту в последовательности никем так и не понятых событий, ставящий точку всем неразрешенным проблемам, Кьюнг произнес длинную речь. Если бы в этот момент его кто-то мог слышать, он бы так и не разобрал, к кому именно эта речь направлена: к планете, к умершим, к невидимому божеству или к самому себе. Он медленно брел по кладбищу, уже ничего не осязая и не чувствуя, не видя и не слыша. Даже собственный голос, казалось, лился откуда-то со стороны, рождаясь непонятно где:

– Вот он, КОНЕЦ… Еще будучи молодым, я часто спрашивал себя: какая она, Смерть? Как она будет выглядеть? В каком обличии ко мне явится? Будет меня мучить или поразит внезапно? Даст дожить до глубокой старости или проявит нетерпение и заберет раньше?.. Когда умирали другие люди, я воспринимал это как посторонний физиологический процесс, который может случиться с кем угодно, только не со мной. Находящемуся под влиянием солипсизма мне иногда казалось, что вся вселенная существует только ради меня. Если меня не станет, то и вселенная погибнет. Смерть являлась чем-то непонятным, неосмысленным, нереальным… Но вот ОНА приняла ощутимый облик! Вот ОНА рядом со мной! Стала реальнее, чем все мироздание с мириадами звезд! Готовься, Кьюнг Нилтон! Посмотри на небо и попрощайся со звездами, с которых ты спустился. Прокляни эту планету. Она оказалась сильнее тебя. Вдохни еще немного воздуха и ощути его вкус. Не допусти себя до позорной нелепой смерти! Уйди из этого мира с достоинством! Потуши свет в твоих глазах и не жалей ни о чем!

Дуло пистолета было направлено в запредельную пустоту абсолютного небытия. Минуя оба виска, минуя оба полушария головного мозга, оно нацелилось Туда, Где уже никогда не увидят света… Ничего страшного: просто сон… сон, которому никогда не будет конца, заслуженный отдых от тяжелого бремени существования.

Раздался последний выстрел.

Последнее движение падающего тела.

Последний возглас.

И вообще: последнее проявление чего-либо…

На всей планете наступила самозабвенная тишина и покой. Тот самый монолитный незыблемый покой, что длится здесь уже миллиарды лет. И всякие попытки нарушить его вторженцами извне являлись просто вздором. Сотканная из волокон мрака галактическая ночь без шума, без шороха, без призрачного подобия звука являлась Альфой и Омегой всякому существованию. Могилы, покрытые холодным унынием и еще никем не высказанной печалью, ни на йоту не изменились в своем обличии, словно были нарисованы в темноте. Здесь не было даже слабого дуновения ветра, чтобы создать хотя бы иллюзию каких-то перемен. Как будто ничего и не происходило…

Четыре свежих песчаных бугра, под покровом которых обрели покой Оди, Линд, Фастер и Айрант, останутся вечным напоминанием всей этой запутанной и непонятной истории, что в мире живых выглядело кошмаром, а в мире мертвых, возможно, было простым развлечением. Рядом с ними — так и не заполненная пятая могила Кьюнга. Он лежал в стороне: именно там, где покончил с собой. После этого последнего выстрела так больше ничего и не произошло, словно время остановилось или замерзло в холоде метановой атмосферы. По-прежнему непоколебимо стоял на своем месте «Гермес», в нем — пустые каюты, которые жизнь покинула навсегда. Свет еще горел, периодически вспыхивая и угасая, демонстрируя уже никому ненужную бутафорию раннего утра и бессмысленные теперь краски вечерних сумерек. Даже самые незначительные мелочи: стакан с недопитой водой, остатки еды, небрежно убранные постели — все осталось именно таким, как было в последние минуты обитающей здесь жизни. Всюду — ни звука, ни намека на какое-либо движение… Фантомный день и призрачная ночь, меняющие друг друга, вместе с тем и отмеряли бессмысленно текущее время. Текущее неведомо куда…

Рядом со звездолетом находилась статуя Фабиана с поднятой вверх рукой в позе какого-то проповедника, возглашающего о торжествующей победе смерти над людьми и механизмами. Глаза его давно потухли, источники питания бездействовали, застывшее титановое туловище годилось только в качестве манекена. Но в царстве остановившегося времени некому было полюбоваться его внешним изяществом, к тому же, чуждым людскому взору.

С другой стороны «Гермеса» валялась смердящая груда раздавленных и искореженных мертвых тел, так и не захороненных, ставших жертвой тотального безумия, что поразило тех пятерых, прибывших сюда со звезд. Все было окаменелым, застывшим, незыблемым… В радиусе многих тысяч миль на всей поверхности Флинтронны не двинулась ни одна песчинка, не пошевелился ни единый предмет, нигде так и не проскользнула подозрительная тень или что-то подобное, лишь вездесущая всеобъемлющая омертвелость, заледенелый покой, вечная во времени темнота. Только изредка по небу сверкнет заблудившийся метеорит, но это никак не отражалось внутри царства безголосой ночи.