Андрей Попов - Сломанная вселенная

Загадочный субъект с абсолютно иррациональной внешностью и совершенно непонятный по внутреннему своему содержанию передвигался в одном направлении, помахивая перед собой руками, словно дирижируя, а может, отгоняя насекомых. Хотя вредные насекомые в лесу вообще не водились. Количество рук у незнакомца постоянно менялось. Максим поначалу думал, что он свихнулся. Первый раз посчитал — вроде семь. Посчитал еще раз: одиннадцать. Потом надолго зажмурил глаза, а когда их открыл — количество рук равнялось четырем. Лишь позже он понял в чем дело, когда увидел, что руки прямо на глазах вырастают из туловища в том количестве, в котором нужно, потом некоторые из них врастают назад. Ну и дела!

На субъекте была изящная панамка, чтобы не припекло единственную голову. Единственную и скорее всего — неповторимую. В общем, впечатление не из самых приятных. Какое-то аморфное уродливое туловище, отсутствие ног, как уже было сказано, и тонкие, вьющиеся словно лианы руки, без пальцев и без ладоней, похожие больше на щупальца, создавали несколько отталкивающий вид. Но первое впечатление, как известно, всегда обманчиво. В ушах у незнакомца виднелись золотые серьги, семнадцать поблескивающих кулончиков, то есть по два в каждом ухе. Панамка, что красовалась на голове, была зеркального цвета. В ней отражались и бегущие по небу облака, и деревья, и… Максим даже увидел себя — такого маленького-маленького Максимушку, искривленного глупым отражением.

Он робко приблизился, потом, немного осмелев, крикнул:

– Эй, любезный!

Незнакомец обернулся.

На его лице не было ни глаз, ни носа, ни бровей — ничего, кроме маленького рта, который постоянно улыбался. Во как!

– Я вас потревожил? — спросил Максим, слегка обескураженный и уже не уверенный, что стоило вообще заводить этот разговор.

Ответ прозвучал несколько неожиданным, но то была приятная неожиданность, наполненная звучной лирикой:

Мягкий ласковый голос, казалось, звучал одновременно со всех сторон, в нем удивительно сочетались мелодичность и гулкая монотонность, простота и непостижимость.

– Гм… неплохо сказано. А как вас звать?

Ну просто здорово. Вечер намечался именно творческим. После такой рифмы даже природа в лесу как-то преобразилась… разумеется, в лучшую сторону.

– Вы что, всегда говорите стихами? На ходу сочиняете? А знаешь, Алан, я тоже люблю поэзию, но вот с собственным сочинительством у меня всегда были проблемы. Сейчас попытаюсь вспомнить, что я на досуге такое творил. Ты что предпочитаешь: ямб, хорей или дактиль?.. Да, впрочем… — с полминуты Максим усердно чесал затылок и еще более усердно напрягал память, желая сразить местного гения собственным перлом. Так хотелось изречь что-то громозвучное, да еще с яркой рифмой, но увы. — Склероз, наверное… А не возражаешь, если я буду изъясняться бесхитростной прозой?

Алан кивнул. Потом справа у него внезапно выросли три лишние руки, одна из которых указала в эмпирей небес. И он произнес:

– Я это постараюсь запомнить… А, кстати! Одно четверостишие я все же смогу тебе рассказать. Если ты кое-что слышал о так называемом волшебнике Тиотане, то поймешь меня очень даже хорошо. По-правде сказать, он и сочинил этот стих. Моя скромная заслуга заключается лишь в том, что мне удалось его завершить.

И Максим, подбирая нужную интонацию, выложил знаменитую загадку — так, как она должна была звучать по замыслу автора. Алан резко повернул голову в его сторону и, если бы у него имелись глаза, то в них наверняка читалось бы изумление. Похоже, что мрачный замок, принцесса и легенда о злом волшебнике были настолько популярными темами в царстве Добра, что все вокруг только и ждали, когда же наконец кто-нибудь выдаст решение этих проклятых загадок. От взволнованности у Алана выросло аж восемнадцать рук, которые стали извиваться и что-то жестикулировать.

Максим вдруг осознал, как блекло и скучно выглядит его речь по сравнению с такими порывами поэзии. Чтобы не ударить в грязь лицом он принялся, хотя и прозой, но как можно ярче и красноречивее рассказывать о своем путешествии в симметричный сектор Мироздания, о всех пережитых кошмарах, уже не пугающих своими воспоминаниями, о знаменитых трех бутылках, которые он видел собственными глазами — так же отчетливо, как сейчас видит родные пять пальцев. Об озере Смерти — словом, обо всем. Поэт, оградивший себя молчанием, почтительно слушал. Не исключено, что пройдет много-много лет, и этот рассказ превратится в новую легенду, тысячу раз пересказанную и неимоверно искаженную.

Они еще долго шли рядом. Впрочем, шел лишь Максим. Поэт плыл по воздуху, сопровождая его, внимая всему сказанному и, возможно, экспромтом сочиняя стихотворные зарисовки событий.

– Беда в одном. Мне удалось достать, и то — чудом, единственную бутылку, так что две загадки до сих пор остаются без ответа, одна — про шесть сестер, другая — что-то связанное с нашим миром. Но поверь мне, Алан, а если хочешь, спиши на мою слабость: в царстве, где все вдоль и поперек проклято, я испытал столько ужасов, что идти туда второй раз уже выше моих сил.

Немного помолчали. Просто как-то внезапно закончились слова. Каждый думал, чем бы заполнить это неловкое молчание. Наконец Максим произнес:

– Ты мне что-нибудь посоветуешь?

Алан почти без запинки выдал следующий сонет:

Максим внимательно выслушал весь этот порыв воодушевления, воплощенный в созвучие слов: неужели Алан и в самом деле сочиняет на ходу? Просто здорово! Потом он еще раз мысленно прошелся по строфам, которые успел запомнить, выискивая в них зацепку для продолжения разговора.