Николай Сухомозский - Испытание

Брун вместе с мудрым Киу, его прекрасной дочерью, одним из воинов и приговоренным к смертной казни через отравление Нуко вошли в огромнейших, как все здесь, габаритов пещеру. Едва зрачки привыкли к не очень густой темноте, как "без пяти минут младший астронавигатор" вскрикнул от восхищения.

Со всех сторон - стен, потолка и даже пола - на вошедших смотрели десятки, нет, сотни зверей. Гигантский зоопарк в картинках! Судя по количеству изображений, его в муках творчества создавало не одно поколение сагадов - предшественников Нуко.

В уголке у стены желтела, по всей видимости, охра. Чуть дальше лежали белая глина, углистые сланцы, какое-то клееподобное вещество (не исключено, именно оно служило основой для приготовления всей палитры используемых красок). Рядом располагался нехитрый инструмент опального художника - предтечи Врубеля и Рафаэля, Тициана и Ван Гога. Это и его гением создан сонм животных, населяющих удивительный мир дикой природы. Страусы и бородавочники, носороги и зебры, орлы и броненосцы, как живые, смотрели отовсюду на вторгшихся в их пристанище двуногих.

"Интересно, - подумал Брун, - кому первому пришла мысль смешать охру с углистым сланцем или белой глиной, обмакнуть в полученную смесь клок козьей шерсти и нанести мазок на стену пещеры? Что он, древний человек, думал в этот момент? Какие силы толкнули на столь неординарный и труднообъяснимый, с точки зрения остальных, поступок? Кто он? Маг и волшебник, который сам того не осознавая вывел земную цивилизацию на новую ступень развития? Жаль, что потомки так никогда и не узнают его имени, достойного золотых скрижалей истории. Впрочем, почему? С появлением возможности путешествовать во времени открывается чудесная возможность с документальной точностью установить все события и фамилии, начиная от сотворения мира. Придется переписать историю? Ну, и что? Хотя… еще неизвестно, плохо это или хорошо, и к каким последствиям приведет".

- Пришелец! - Брун вздрогнул, услышав голос Тиа, настолько погрузился в собственные мысли. - Мудрый Киу просит тебя подойти.

Брун оглянулся в поисках вождя. Оказывается, только он один так надолго задержался у росписей, открывающих эту феерическую галерею. Остальные, видимо, не единожды видевшие это подобие фресок, уже прошли далеко вперед, вглубь пещеры. Приблизился к ним и Брун.

Киу молча ткнул рукой в сторону изогнутого выступа. На нем очень талантливо был изображен темнокожий охотник. Он бежал размашистым упругим шагом, догоняя невидимую добычу. Левой ладонью крепко сжимал дугу лука, правой - туго натянутую тетиву. Стрела, казалось, вот-вот зазвенит в воздухе, настолько реалистично-рельефным был рисунок.

- Что скажешь, Пришелец? - Брун впервые услышал голос отца Тиа. К слову, интонации звучали почтительно.

Тревожно взлетели брови у дочери вождя. Нуко стоял в стороне и сзади, поэтому выражения его лица разглядеть не удалось. Чем озарено оно - животным страхом перед скорой смертью или уверенностью в своей правоте?! И что должен произнести Брун, дабы избежать трагической развязки и не нарушить священный запрет на любые попытки вмешаться в прошлое?

Наконец, он решился.

- Нуко не виновен! - кажется, у него созрел план, как спасти несчастного сагада, не принося вреда ни прошлому, ни настоящему, которое он совсем недавно ненадолго составил. - Рисунки имеют силу только против животных. Поэтому вы так удачно и охотитесь. Но против людей искусство Нуко бессильно, поэтому оно не является злым колдовством.

Воин, безотлучно сопровождающий мудрого Киу, что-то гортанно обронил, обращаясь к своему повелителю. У того на лице явственно проступило недоверие.

К кому: ординарцу или Бруну? От этого зависела судьба не только сагада, но, не исключено, и самого "предсказателя".

Киу колебался. Противоречивые чувства отражались на лице, которое он, войдя в пещеру, открыл, сбросив повязку. Похоже, с одной стороны, он не хотел менять собственного решения, дабы не показаться слабым в глазах своих воинов. С другой, сказания предков о могуществе непокорных, живущих за Большой водой, крепко сидели в голове. И, судя по всему, удерживали от рискованного шага. Молчание явно затягивалось. И вот - не зря Киу величали мудрым! - соломоново решение принято:

- Чем ты это можешь доказать?

К Бруну тенью скользнула Тиа:

- Если ты их не убедишь, отец заставит съесть абарбобы и тебя! - прошелестело у уха "без пяти минут младшего астронавигатора".

Доказательства? Слава богу, они пришли ему в голову! И Брун громко позвал:

- Нуко!

Сагад вопрошающе посмотрел на вершителя судеб. Поймав разрешающий жест, тихо приблизился к Бруну.

- Краски! - скомандовал тот.

Нуко растерянно захлопал глазами. Чего хочет Пришелец? И как на это посмотрит мудрый Киу? Вождь многозначительно кивнул, но сагад, похоже, впал в некое подобие летаргического сна и не понимал, что от него хотят. В руке он все еще судорожно сжимал скорлупу ореха, наполненную смертоносными зернами.

- Я помогу тебе! - проявила невиданную для столь хрупкого создания смелость Тиа.

Она старалась не смотреть в сторону отца. Кто знает, как вождь, привыкший, чтобы ему повиновались беспрекословно, отреагирует на поступок дочери и на поведение вконец растерявшегося сагада?

В пещере повисла зловещая тишина. Никто больше не проронил ни звука. Тиа, торопясь и при этом изрядно волнуясь, - было заметно, как дрожат ее пальцы - тем не менее, энергично размешивала составные части того, чему предстояло именоваться краской. Еле слышно охнула, когда, не рассчитав движения, просыпала в сосуд (палитру далекого прошлого) изрядную долю охры. Сланцев под рукой вовсе не оказалось.

- Ладно! - махнул рукой Брун. - Обойдемся и без них. Давай сюда!

Краска, наспех приготовленная Тиа, по колеру ощутимо отличалась от той, которую, судя по изображениям животных, обычно готовил себе Нуко. Они соотносились примерно, как серое с черным. Однако иного выхода не оставалось. Да и играл ли цвет в данной ситуации сколько-нибудь существенную роль?

- Давай, - обратился Брун к Нуко. - Начинай рисовать!

Увы, сколько ни тормошили они вместе с Тиа впавшего в ступор сагада, привести в чувства его не удалось. Неужели из-за минутной слабости последнего ко всем чертям полетит изящный план, задуманный Бруном? Нет, подобного допустить нельзя.

Шагнул к "мольберту", смело взял в руку подобие кисти, макнул в раствор и принялся рисовать сам на стене. Художником, безусловно, он был неважным. Однако в незрелые отроческие годы на заборах и в общественных туалетах упражнялся весьма успешно. Да и выхода другого не видел. Как говорится, или пан, или пропал…

Он, чуть не высовывая язык от вдруг охватившего все его естество усердия, рисовал в пещере прошлого… себя любимого.