Игорь Астахов - Чужая дуэль

— Какую малявку? От какого волчары? — вылупил я глаза. — Ты чо, старый, белены объелся?

Расплата за хамство наступила немедленно. От сильного удара по многострадальному затылку голову бросило вперед и я, не удержавшись, со всего маха воткнулся лбом в стол. Мне еще повезло, что все тарелки были с другой стороны. Они только подпрыгнули от удара, громко звякнув. Упала на бок и дребезжа скатилась под стол пустая бутылка.

С трудом удержавшись на грани сознания, я, ощупывая ссадину на лбу и смаргивая навернувшиеся от резкой боли слезы, вдруг осознал, о какой малявке идет речь. Они же имеют в виду пресловутые копии уголовных дел, а волком именуют околоточного.

Такой расклад меня совсем не порадовал. Если я прав, а другого тут ничего не придумаешь, то вывернуться будет крайне сложно. В любом случае, отдам я им требуемое, или буду геройски молчать, оставлять меня в живых бандитам не резон.

Пожилой главарь тем временем оценивающе прищурился на меня. Затем поднялся и нырнул за занавеску, звонко цокнув по полу подкованным деревянным протезом. Недолго шуршал там и вернулся довольный, ловко вращая в пальцах замысловатые щипцы. Опять уселся на свое место, небрежно бросив инструмент на стол.

— Ну, как, нравятся? — зловеще ухмыльнулся старик, кивнув на когда-то блестящую, а сейчас покрытую рыжим налетом железку.

Я, так и не отнимая ладони ото лба, неопределенно пожал плечами, пытаясь сообразить, куда он клонит. А одноногий, побарабанив пальцами по столу, многозначительно щелкнул ногтем по бутылке. Громила справа услужливо подхватился и налил ему в кружку. Дед, запрокинув голову, с видимым удовольствием мелкими глотками выпил пахучий самогон, занюхал надкусанной краюхой черняшки. Потом подхватил деревянной ложкой соленый грибок и кинул в рот. Прожевав, ловко свернул козью ногу, прикурил, окутавшись сизым облаком.

Я с возрастающим внутренним напряжением ждал продолжения… и дождался. Старик стряхнул пепел прямо на стол, толкнул локтем медвежеподобного соседа и спросил его:

— Как думаешь, соколик, наш гость сам запоет, или Козырю его отдать покуражиться?

Тот, жуя набитым ртом, пробурчал что-то неразборчивое, но дед его понял, согласно закивав.

— Верно, ничего он не скажет по своей воле. Не стоит и время терять… Валяй, Козырный.

Я и глазом не успел моргнуть, как мою шею облапила каменной твердости рука, перекрывая доступ воздуха и одновременно локтем приподнимая подбородок вверх. Один из громил подал схватившему меня сзади конвоиру по кличке Козырь, заботливо принесенный главарем инструмент. Всего-то на миг он мелькнул перед моими налитыми кровью глазами, но теперь я с ужасом понял его предназначение. Сквозь шум в ушах пробивалось издевательское дребезжание старика:

— У тебя, милок, случаем, зубиков-то из рыжья нет? А то Козырь больно золотишко уважает. С интересом-то драть ему завсегда по душе.

Едва трепыхаясь и не имея никакой возможности противиться насквозь пропитанным табаком горьким пальцам, упорно раздвигающим челюсти, я зажмурился, внутренне сжавшись в безысходном ожидании невыносимой боли.

Уже и жесткое, холодное железо, кровеня губы, наполнило рот пресным вкусом, как сзади, с оглушительным треском вылетела дверь. Тут же ослабла сжимающая горло хватка, а затем и сам Козырь всем телом навалился на меня, погребая под собой.

Маленькая комнатка словно распухла от грохота сокрушаемой мебели, звона бьющейся посуды и отчаянных воплей: «Полиция!.. Руки вверх!.. Не двигаться!.. А ну брось нож, сука!..»

Я отпихнул обмякшую тушу бандита, отчаянно рванулся вверх под аккомпанемент звенящей внутри головы песенки «А помирать нам рановато…» и тут грохнули два выстрела подряд. Левый висок будто обварило крутым кипятком, тупо ударило в голову и свет погас…

Очнулся я в своей кровати в имении, в чистой пижаме, но с забинтованной головой. Кто и как меня сюда доставил, переодел, обработал рану, в памяти не сохранилось. Но, по большому счету, все это не имело особого значения. Главное, что я был жив и на удивление неплохо себя чувствовал.

Первым делом, после того как открыл глаза, я ощупал языком зубы и с огромным облегчением убедился в их сохранности. Разодранные губы, отзывающиеся резкой болью на любое движение, были не в счет.

Когда я слез с кровати и накинув халат, оценивал перед зеркалом повреждения на лице, дверь без стука распахнулась и в комнату влетел сияющий как начищенным самовар, за версту благоухающий одеколоном Селиверстов.

Увидев меня на ногах, он радостно взвыл и кинулся обниматься. С трудом угомонив околоточного, все же на ребрах, после пинка Козыря, красовался громадный синяк и шевелиться, так же как и двигать губами, было ощутимо больно, я усадил его в кресло.

Тот, все порываясь вскочить, затараторил:

— Нет, ну ты, Степан Дмитрич, даешь! В рубашке родился, не иначе! Мало того, что я успел в последнюю секунду, так еще этот упырь одноногий, считай, в упор промахнулся! Душегубу своему башку продырявил, а тебя пуля только вскользь зацепила! Буквально чуток в сторону и… — он махнул рукой.

— Не шуми, без того в ушах звенит, — я осторожно прикоснулся к повязке с левой стороны, но полицейский, переполненный эмоциями, перебил меня:

— Да, кстати, господин Исаков, ты как всегда оказался прав. И откуда ты все знаешь?

Я опустился в кресло напротив, вопросительно поднял бровь и тут же скривился от болезненного укола, вследствие движения поврежденной кожи.

— Ты о чем?

— Как о чем? — сначала неподдельно изумился околоточный, затем звонко хлопнул себя по лбу. — Совсем запамятовал, ты же еще ничего не знаешь. Поганец-то, как ты и предсказал, вылез сегодня утром.

— Какой поганец? Откуда вылез? — все никак не могло дойти до меня.

— Да все оттуда же! — Селиверстова буквально распирало. — Из собора вылез! Нашлись, камушки-то!

— Ну-ка, ну-ка? — мне действительно стало любопытно, потому как, если откровенно, я и сам не очень-то верил в действенность данного накануне совета. — Расскажи поподробнее.

Полицейский повозился, устраиваясь удобней, закинул ногу на ногу, разгладил щедро напомаженные усы и приступил к повествованию:

— Как ты намедни предложил, я всех из церкви выгнал, окна-двери на замки запер, а еще поверх сургучом залил и свою печать поставил. Как настоятель шумел и ногами топал, лучше не вспоминать. Я ж от него даже на квартиру сбежал. Все ключи отобрал и спрятался. А тут еще ночью подняли тебя выручать. Ты, вообще, догадываешься, кому жизнью обязан?..

— Давай, пока, о камнях, — перебил я. — О моей истории позже подробно поговорим.

— Хорошо, — легко согласился околоточный. — Так вот, забылся я только под утро, а тут уже гонец в дверь колотит, так, мол, и так, в церкви изнутри кто-то скребется. Само собой, какой уж тот сон? Прибежал туда, благо недалече, дверь отворил. А там, кто бы ты думал? — он ударил обеими ладонями по плюшевым подлокотникам, выбивая еле заметное облачко пыли. — Мальчишка на пороге сидит, худой, что твой скелет.