Игорь Астахов - Чужая дуэль

— На два дня еле-еле уломал… У-у-ууу! — околоточный погрозил кулаком в сторону собора. — Непробиваемый, — затем махнул рукой. — Ладно, Бог с ним, где два, там и три. Думаю, суток четверо удержусь, а там уже и так все ясно станет.

— Ну, давай, держись, — я пожал ему руку и направился к экипажу.

Как водится, непосредственно до самого места рандеву я добирался своим ходом, нырнув в придорожные кусты так, чтобы кучер при всем желании не смог догадаться об истинном направлении моего движения. С утра подморозило и появилась возможность, не извозившись до ушей в жирной глине, воспользоваться узенькой тропкой, вьющейся сквозь заросли ольхи до самой сторожки.

Где-то на полпути мне приспичило закурить. Вытянуть на ходу зацепившийся в кармане портсигар не получилось, поэтому пришлось привстать. Но не успел я его раскрыть, как сзади на мою голову обрушился чудовищной силы удар. Вслед за искрами из глаз, непроницаемым покрывалом пала кромешная тьма.

…Очнулся я от холода в полной темноте и в первый миг даже перепугался, что ослеп. Меня немилосердно трясло, а еще было тяжело дышать, потому что лежал я на холодной, влажной земле лицом вниз. Но попытка пристроить голову поудобней вызвала катастрофу. Жесточайший приступ головокружения спровоцировал неудержимую рвоту. Когда же я, давясь и отплевываясь, попытался вытереть лицо, то с ужасом сообразил, что кисти рук туго стянуты за спиной.

Чтобы не захлебнуться, пришлось собрать все силы и откатиться в сторону. Тут же заявила о себе новая напасть. Сократившийся от холода мочевой пузырь отозвался тянущей болью. Мне показалось до такой степени позорным опорожнить его в штаны, что на этом фоне померкли остальные неприятности.

Не обращая внимания на периодические рвотные позывы, явный признак сотрясения мозга, я раздавленным червяком извивался на земле. Сдерживаясь из последних сил, сумел каким-то невероятным образом изогнуться так, что таз, наконец, проскочил сквозь кольцо из связанных рук.

Не теряя ни секунды, едва успев подняться на колени, я негнущимися пальцами кое-как расстегнул, вырвав одну с мясом, пуговицы на брюках… и ощутил неземное блаженство. Даже на какое-то время отступила тошнотворная головная боль.

Когда решилась главная проблема, пришла пора определиться, куда же все-таки в очередной раз меня занесла нелегкая? Вслепую, потому что вокруг была темнота, хоть глаз коли, я неуклюже потыкался по сторонам. Похоже, меня заперли в небольшую, шага два на два, каморку, с досчатыми, судя по воткнувшейся в тыльную сторону ладони занозе, стенами. Обнаруженная в ходе разведки низенькая дверка на попытки ее открыть не поддалась.

Ничего не оставалось, как, ориентируясь по запаху, а смердело окрест невыносимо, выбрать местечко почище и приткнуться к стене в ожидании, чем же все, в конце концов, закончится.

Не прошло и пяти минут, как меня снова затрясло. Я с тоской прикинул, что если дело так пойдет и дальше, то через пару часов окончательно околею.

Из мутного забытья меня выдернул скрежет ключа в замке. Скрипнула дверь и в каморку сначала просунулся примитивный фонарь, представляющий собой стеклянный куб с чадящей внутри свечой. Затем, скрючившись в три погибели, забрался громадный детина. Не говоря ни слова, он бесцеремонно цапнул меня за шиворот и выкинул наружу.

Я, споткнувшись о порог, пропахал носом по земле, чувствительно ободрав щеку. Пытаясь подняться, возмущенно прохрипел:

— Слышишь ты, болван. Повежливее нельзя? С живым человеком, между прочим, упражняешься.

В ответ мои ребра познакомились с его тяжеленным сапогом, а сверху пророкотало:

— Привяжи метлу, пока не заделал вчистую.

Ничего не оставалось, как, подчиняясь грубой силе встать и двинуться вперед, под аккомпанемент громкого сопения конвоира за спиной.

Недолгая дорога закончилась у крыльца покосившейся будки, раскрашенной светящимися в темноте косыми белыми полосами. Чувствительный толчок в спину я понял, как приглашение открыть дверь.

Тесная, прокуренная комната, к тому же пополам перегороженная побитой молью занавеской, тускло освещалась керосиновой лампой. К выходу жался круглый стол, тесно уставленный бутылками и тарелками с немудреной закуской. За ним, лицом к двери сидел благообразный дедушка с длинной, ухоженной седой бородой и ясными, живыми глазами, а по бокам пристроились два громилы откровенно уголовного вида.

Старичок при виде меня оживился, расплылся в улыбке, демонстрируя щербины на месте выбитых передних зубов и приторно прошепелявил:

— Ну, здравствуй, здравствуй, мил человек. Заждались мы тебя, однако. Проходи, гостем будешь.

Его показное гостеприимство меня совсем не обмануло и я мрачно сострил:

— А если не захочу гостить, стало быть, отпустишь?

Он, похрюкивая, мелко захихикал:

— А ты, смотрю, милок, весельчак, — дед вытер выступившие от смеха слезы и в один момент посерьезнел, заледенел глазами. — От моих предложений не принято отказываться.

— Раз так, — продолжал я наглеть от отчаяния, — будь, по-твоему. Только гориллам своим скажи, чтобы развязали. А то не с руки как-то угощаться будет. Ты ж мне нальешь, не поскупишься? Продрог вон до костей, приглашения дожидаючись.

Один из бугаев зарычал и сжав пудовые кулаки, стал медленно подниматься из-за стола. Но старик, которому спектакль явно пришелся по душе, коротко цикнул на него. Тот послушно опустился на табуретку.

Повинуясь безмолвному приказу, продолжавший топтаться за спиной конвоир грубо развернул меня и одним движением финки рассек веревку, стягивающую руки. Растирая прокалываемые тысячей иголок запястья, я шагнул к столу, плеснул в кружку из ближайшей бутылки, поболтал, выплеснул на заплеванный пол. Затем налил до половины и опрокинул содержимое в рот.

Плохо очищенный самогон огненной лавой хлынул в желудок, моментально мутя разум. Я грохнул кружку на стол, подхватил из миски щепоть квашеной капусты и нетвердо произнес, обращаясь к деду:

— Твое здоровье…

Тот качнул головой и криво ухмыльнувшись, съязвил:

— Вот тут ты прав. За мое здоровье выпить стоит… А вот за твое я бы поостерегся.

— Что так? — неподдельно возмутился я. — Слабо?

— Да нет, милый, — старик огладил бороду, — не слабо. Просто боюсь, оно тебе скоро совсем без надобности будет.

— Это как? — несмотря на ударивший в голову хмель внутри у меня неприятно похолодело, но, стараясь сохранять невозмутимый вид, я зацепил носком свободную табуретку под столом, с грохотом выдвинул и без приглашения плюхнулся на нее.

— А вот так, — снова хихикнул веселый дедушка. — Если малявку не отдашь, ту, что от волчары получил, то тебя живо на ремни распустят.