Евгений Прошкин - Механика вечности

Она вплотную подошла к Алене и тихо, но достаточно внятно произнесла:

— Улитка, акция «гонец» отменяется. Пакет поступает в мое распоряжение.

— Сама ты улитка! — разозлилась Алена. — Мефодий, вы с ней что, вместе колетесь?

— Сделай громче! — вдруг крикнула Ксения.

Не дожидаясь, пока мы сообразим, чего она хочет, Ксения схватила пульт от телевизора и нажала на кнопку.

— …и массовые митинги, о которых сообщил наш корреспондент в Вильнюсе. Теперь о новостях из-за рубежа…

— Что они сказали? В Вильнюсе?

— Вы точно оба… совсем…

— Что в Вильнюсе? — заорал я, хватая Мишу за рубашку.

— Давно уже… Ты как будто не проснулся! Не только там, вся Прибалтика с прошлого года… Его прервал длинный звонок в дверь.

— Еще гости! — взбеленилась Алена.

— Ну! С прошлого года! Дальше!

Ксения опустилась на диван возле Алены и потрясенно молвила:

— Она верна.

— Кто?

— Энтропийная теория.

— Отодвинься от меня, — зашипела Алена.

В дверь начали стучать. Нет, это не истеричная соседка барабанила кулачками — дверь выламывали. И выламывали, судя по треску, умеючи.

— Что «с прошлого года»?! — требовал я от Миши-младшего, мотая его за плечи.

— Заваруха эта. С независимостью. Хотят отдельно жить. От нас, — промямлил он.

Ксения молниеносным движением скинула Алену на пол. Рука Алены оказалась вывернутой за спину, а кисть — заломленной. Ксения держала ее за мизинец легко и без всяких усилий, но та выла от боли.

— Дырокол сюда, — спокойно приказала Ксения. — Мы торопимся.

— Не-е-е… — заскулила Алена.

— С-сука! — выдохнул Миша и ринулся к женщинам, но я его снова ударил. На этот раз я попал в ухо, и он, отлетев к столу, врезался в монитор.

— Все, все, Мишка, я поняла!

Дверь с грохотом упала на пол, и по ней тяжело пробежали чьи-то ботинки.

— Ксюша! Дыру!!

Ксения перекувырнулась через голову и растворилась в воздухе. Сзади раздался какой-то звук — передернули затвор? — и я, не разбираясь, рыбкой запрыгнул в ту точку, где только что исчезла Ксения.

Прежде чем покинуть последнее считавшееся родным место на Земле, я разобрал пару яростных реплик, брошенных странно знакомым голосом.

Приземляясь на чужой пыльный палас, я толкнул Ксению под колени, и она завалилась на меня.

— Вот так и лежите, — прохрипел кто-то. — Не вставайте.

Послышался металлический «клик-клак». Теперь уже я не сомневался: это был затвор.

Со стены на нас смотрела печальная кабанья морда. Рядом с ней висела большая фотография: крепкий мужчина в камуфляже держит за уши двух убитых зайцев.

— Шевельнетесь — пальну, — сипло предупредил незнакомец. — Тушками сдам, — добавил он и нетрезво заржал.

На вид ему было лет шестьдесят: безнадежно спившийся мужик, вся старость которого заполнена водкой и грезами о славном прошлом. Хозяин квартиры производил впечатление человека беззлобного, однако он был пьян, и это обстоятельство вкупе с карабином калибра 7, 62 в дрожащих руках не сулило ничего хорошего. Рыло убиенного зверя со стеклянными глазами, давний снимок, увековечивший один из подвигов, и — возможность вновь стать героем.

— Я считала, что настоящие охотники уже перевелись, — уважительно заметила Ксения. — Сибирь там или Африка — это другое дело. Но чтобы встретить родственную душу здесь, в Москве…

— Пой, птичка, — осклабился мужчина, усаживаясь на скрипучий стул. — Сейчас за вами приедут.

— Кто приедет, милиция?

— Городской патруль. К соседу на той неделе тоже вломились. Трое, с ножами. Прямо в ванной их и казнили, вот так-то.

— А почему в ванной?

— С плитки кровь легче отмывается.

— Куда нас занесло? — спросил я у Ксении.

— Все туда же, в две тысячи шестой.

— Когда это кончится?

— Скоро уже, — заверил охотник. — По законам военного времени. А иначе с вами, барбосами, нельзя.

— Что же ты нас сразу не убил? В газете напечатали бы: «не растерялся». И харю твою пьяную на всю полосу.

— Мне слава без надобности.

— По законам военного времени, говоришь? А за ружьишко тебя не накажут? Обидно получится.

— Не стращай. Мы правила знаем: ствол пропилен, боек сточен.

— Что же ты, урод, затвором клацал? — воскликнул я, поднимаясь с грязного пола.

Мужик осознал, что проговорился, и его лицо приобрело плаксивое выражение. Он даже не пытался нас задержать.

— Берите, сволочи, все берите, — захныкал он. — Грабьте старика!

— Завтра ограбим, когда проспишься.

Как только мы отошли от дома, рядом с ним затормозил открытый джип с четырьмя солдатами в голубых касках. Один остался за рулем, а трое вбежали в подъезд. Мы поспешили свернуть за соседний корпус.

В нормальном времени от Конькова до Перова можно было добраться минут за сорок, но теперь оно испарялось, превращаясь в другое время — военное. Так сказал охотник.

Метро по-прежнему не работало. На автобусной остановке отирались какие-то угрюмые люди, и мы присоединились к ним. Вскоре подошло и само транспортное средство — назвать автобусом ржавый сарай на колесах не поворачивался язык. «ЛАЗ» без единого целого стекла был полон. Его бока украшали непотребные рисунки, а двери и вовсе отсутствовали — пассажиры висели на ступеньках, рискуя сорваться.

Мы чудом втиснулись в салон и поехали. Как выяснилось позже, автобусы здесь были единственным общественным транспортом и их маршруты пролегали вдоль веток метро. Соваться в центр мы не отважились и сделали пересадку на Садовом кольце.

То, что я увидел из окна автобуса, было гораздо хуже, чем диктатура мистера Ричардсона. Большинство витрин оказалось заколочено высокими щитами, похожими на забор сельского куркуля, но толку от них не было. Тут и там юркие людишки, раздвигая болтавшиеся на одном гвозде доски, проникали внутрь. Из других калиток «уже выглядывали осторожные мордочки, набившие добром мешки и коробки».

На всю Москву патрульных не хватало, поэтому солдаты стерегли лишь особо важные объекты, в то время как мелкие склады и лавчонки беззастенчиво грабились. Некоторые магазины охраняли сами хозяева или нанятые ими бойцы с цепями и дубинами. Между ними и мародерами постоянно вспыхивали короткие стремительные драки, в результате чего и тех и других увозили в маленьких голубых грузовичках, а товары, оставшиеся без присмотра, немедленно растаскивались. Торопливо унося свои трофеи, люди спотыкались, разбивали о мостовую бутылки и электронику, а за прохудившимися пакетами с крупой тянулись длинные варварские шлейфы.

Когда мы с Ксенией вошли в квартиру, было уже темно. Я запер дверь, прикрыл форточки и сдвинул занавески. Перед глазами стояли серые лица, размалеванные автобусы и редкие двойки патрульных, шатавшиеся по одинаковым улицам.