Евгений Прошкин - Механика вечности

Турникет выплюнул карточку, но зеленый огонек так и не зажегся. Я попробовал еще раз — с тем же успехом.

— Что у вас? — Дежурная вышла из будки и сноровисто, двумя пальцами подцепила билет. Затем посмотрела с другой стороны и замотала головой. — Как это может быть? Тут пробито двадцать шестое число.

— Правильно, четверг, — вспомнил я и осекся.

— Сегодня только понедельник.

Ко мне незаметно подошел молодой милиционер.

— Что случилось?

— Опять фальшивый, Петя, — с сожалением вздохнула дежурная.

— Ваши документы.

Сказать ему, чтобы позвонил в ФСБ и спросил полковника Фирсова? Хорошая идея.

Я ударил Петю только один раз — носком в пах. Сзади неслись крики дежурной, пронзительные трели свистка, низкий рык сирены, но я уже был далеко. На станции стояло сразу два состава, и я заметался, выбирая, в какой из них сесть.

Поездка принесла мало радости: из рассказов очевидцев я узнал, что броневики обосновались не только на Арбате, но и на всех площадях Садового кольца.

Я вышел на «Третьяковской» в пятнадцать пятьдесят пять.

Боязнь опоздать, сменилась новой заботой: не пропустить Шурика. Я встал напротив лестницы перехода, пытаясь следить за всеми пассажирами сразу. Одновременно с Кнутовским я искал и оперативников. Мне казалось, что подчиненные Фирсова будут похожи на киллеров, преследовавших нас с Ксенией, поэтому особое внимание уделял невзрачным типам в сереньких тройках. Таких здесь находилось великое множество, и будь моя фантазия чуть посмелее, я бы решил, что Иван Иванович согнал сюда всю контору. Тем не менее одного человека мне вычислить все-таки удалось. Мужчина, полностью соответствовавший моим представлениям о секретных агентах, безучастно прохаживался всего в нескольких метрах от меня. Почуяв мое внимание, незнакомец посмотрел на часы и, зевнув, направился к эскалатору. На полпути он свернул за колонну, но я точно знал, что в поезд он не сядет. Как только мужчина скрылся, его внешность мгновенно улетучилась из памяти, и воссоздать ее я уже не мог. «Вот если бы ему в руки чемоданчик», — подумал я, однако тут же о нем забыл, поскольку совершенно неожиданно увидел Кнута.

Шурик шел ко мне сам — улыбаясь негаданной встрече и заранее отводя руку для приветственного хлопка.

— Здорово, какими судьбами?

— Свидание, — ляпнул я первое, что подвернулось на язык.

— А как же ячейка общества?

— Не пострадает.

Я вдруг сообразил, что мне нужно протрепаться с Кнутом хотя бы минут пять, чтобы не спеша довести его до края платформы. Говорить было не о чем, и я пожалел, что не заготовил какую-нибудь историю или, на худой конец, пару глупых вопросов.

— Как процесс? — спросил я.

— Творческий? Не знаю… Наверное, скоро завяжу.

— Ты это серьезно? — Я не мог вообразить Шурика в отрыве от клавиатуры, от бессонницы и от его растрепанного блокнота со скромным названием «Озарения».

— Не получается ничего, Мишка.

— У тебя?! У кого же тогда получается?

— Не берут ничего. Ездил недавно в «Реку»…

Под ребрами что-то встрепенулось.

— И что возил?

— Да какая разница? Все равно вернули. Есть там один… Хоботков, представляешь? Специально придумаю какого-нибудь убогого и назову в честь его.

— Ну и правильно.

— Такую биографию ему состряпаю, — мстительно проговорил Кнут. — Будет у меня бомжем, алкоголиком и наркоманом.

— И гомосеком, — поддакнул я, выводя Шурика на платформу.

Мы незаметно приблизились к белой линии, и я вдруг понял, от чего так разволновался, услышав, что Кнутовский собирается покончить с сочинительством. Все эта несчастная книжка! Почему ее не написал кто-то другой?

— Ты чего побледнел? — насторожился он. — Тебе плохо?

— Нормально. Сволочь я, Саша. Трижды сволочь — на все времена.

Сумрачную пасть тоннеля осветили фары поезда. Короткие половинки шпал по обе стороны от желоба стали похожи на хорошо обглоданные ребра. Рельсы вдалеке засияли двумя порезами, и я впервые заметил, насколько они кривые. Почему вагоны с них не сходят? Рельсы кажутся скользкими…

— Миша, с тобой все в порядке? — забеспокоился Кнут. — Пойдем к дежурной, она врача вызовет.

Ну не будь ты таким заботливым! Как же я тебя столкну? Как я смогу? Может, это и не обязательно, нужно лишь внушить себе, что я готов? Увериться самому и убедить Шурика, сделать вид, что собираюсь бросить его под колеса. Но если я только притворюсь, то угрозы для жизни Кнутовского не возникнет и Тихон не придет — откуда ему знать, кто и когда пугал его любимого писателя. Он появится при условии, что Кнут погибнет, — появится и все исправит. Шурик в любом случае останется жив, его смерть ненастоящая. Такая вот веселая игра.

— Не хочешь врача, не надо, давай хотя бы на лавочку сядем. Что ты к самому краю придвинулся?

Из тоннеля показалась тупая морда локомотива. Пассажиры встали плотнее: в каждом вагоне освободится несколько сидячих мест, и нужно проявить сноровку, чтобы успеть их занять. Из-за колонны выглянул скучающий субъект — я никак не мог вспомнить, видел ли я его раньше. Ему подошел бы задрипанный чемоданчик, ну да, это же человек Фирсова. Как он узнал, где нужно караулить рыжего? И где сам Тихон? Неужели не поверил?

Платформа быстро наполнялась народом. На противоположной стороне остановился состав из «Перова», и к нам ринулась целая толпа. Самоуверенный инвалид влез между мной и Кнутовским и поставил мне на ногу свой костыль.

«Не получится, — с облегчением подумал я. — Этот поезд не будет обагрен кровью. Пусть он уедет, дождусь следующего и тогда решусь».

Я огляделся — группа захвата находилась рядом. Один подпирал колонну, второй прогуливался в центре зала. Был наверняка и третий, затерявшийся где-то здесь, среди пассажиров. Не мало я запросил? Надо было пятерых. Хотя какая разница, ведь я этого не сделаю.

Над головами показалась несуразная кепка — не кавказская, а «шотландка», уместная где-нибудь в зимнем Лондоне. Из Европы, стало быть, турист. Чего он сюда приперся? Ехал бы на «Площадь революции», там красивые статуи с серпами и «наганами».

Турист потрогал взмокший лоб, кепка сдвинулась на затылок, и из-под козырька выскочил огненно-рыжий вихор. Это он! Потоптав костылем мою ногу, инвалид сделал шаг назад, и нас с Шуриком прижало друг к другу.

— Женщина, пожалуйста, — усовестил Кнут чрезмерно активную даму с острыми локтями. — Миша, выберемся отсюда. Придушат на фиг!

Первый вагон был уже в нескольких метрах. Поезд останавливался, но скорость была еще приличной. Он раздавит человека как помидор. Красная гуща разлетится по сальной стене, а тонкая кожица намотается на вращающиеся части. Я не смогу!

Беспокойно озираясь, Тихон задержал взгляд сначала на мне, потом на беспортфельном киллере. Он понял. И он также стоял перед выбором.