Евгений Прошкин - Слой

— Не водой, а спреем, — вставил художник. — Воды она не боится.

— Ясно.

— Если забыл: ни игрокам, ни бармену, ни уборщице Кантом не представляться. На входе, вообще-то, тоже не стоит. Только в крайнем случае.

— Ясно...

Побритый, подстриженный, расписанный под какого-то безумного зэка, Петр ерзал в кресле и постоянно чесался. Спину и плечи кололо от мелких волосинок, и он не мог дождаться, когда его отпустят в душ.

— Теперь примерка, — сказал Сапер.

— Еще не сшили? Ну, вы даете! Все в последний момент.

— Не гундось. Успеем.

Сапер вышел из камеры и вернулся с двумя пожилыми женщинами. Петр встал и разделся. Женщины напялили на него какую-то хламиду и тут же ее сняли.

— Размер ноги сорок третий? — уточнил Сапер. — Ровно, без половинок?

— Какая разница?

— Большая. Ты же не в кроссовках пойдешь. Попробуй мои. — Он скинул туфлю и подтолкнул ее Петру.

— Нормально, — ответил тот.

— Значит, сорок два с половиной. Учти на будущее.

— Я иду мыться, — объявил Петр.

— Сядь!

Сапер медленно подошел к креслу и, уперевшись в подлокотники, приблизил свое лицо настолько, что они с Петром почти коснулись носами.

— Послушай меня, дорогой геолог. Уважаемый «больной Е.». Не знаю, насколько ты болен, но то, что нездоров, — это факт. Ты кто, Петя? Рэйнджер? Бэтмен? Кем ты себя пытаешься показать? Таким крутым, каких еще не бывало? Черепашкой ниндзя? Что ты передо мной понты колотишь? Вот грохнешь вора — тогда и колоти. Тогда я сам тебя зауважаю. А пока ты мясо. Бомж. Ты беглый псих. С тобой даже делать ничего не надо. Выпустить на волю — и ты пропал. Ты это понимаешь?

— Я только не понимаю, чего ты хочешь, — спокойно сказал Петр.

— Да ничего. Иди, мойся. — Сапер убрал руки с кресла и отошел.

— А отметки за поведение мне ставить не надо — крикнул Петр уже из коридора. — Поведение в нашем контракте не оговаривалось.

— Супермен помойный, — усмехнулся ему вслед Сапер. — Бомж-снайпер. Череж-пашка...

Глаза ему, как всегда, завязали. Не потому, что опасались с его стороны каких-то финтов — куда он денется, без семьи-то? — просто предвидели что в случае провала люди Немаляева вытянут из Петра все. Сам он сознавал это не хуже и, еще одеваясь, приготовил для себя запасной вариант. Оторвав кусочек полиэтилена, Петр отсыпал в него два-три грамма розового порошка и, свернув все это в крошечный узелок, положил под язык. Стоявший на пороге Сапер посмотрел одобрительно, но от комментариев воздержался.

Через полчаса повязку с глаз сняли. Петра вывели из джипа и пересадили в сверкающий лаком «Сааб-9000». Все, что он успел увидеть, — это вереница пыльных мкадовских фонарей. Когда их зажгут, Немаляев уже будет мертв. Петру хотелось в это верить.

В «Саабе» находился только водитель. Молодой парень бросил окурок и не спеша вырулил в левый ряд. Джип остался на месте. Петр вскрыл пачку «Парламента» и по-хозяйски включил магнитолу.

— Далеко? — спросил он.

— Четырнадцать минут, — ответил водитель неожиданно высоким голосом. — Больше вопросов не надо, лады?

От песен про тайгу и несправедливого судью Петра тошнило, но кассету он не менял — все должно быть по теме. Он наклонил к себе зеркало и поправил темно-серый галстук. Воротник рубашки похрустывал и непривычно давил на шею. Пиджак даже в машине сидел идеально — не исключено, что портних Маэстро унаследовал вместе с бомбоубежищем.

Высотки сменились «хрущевками», а те как-то незаметно перешли в штучные сталинские дома. Машина миновала Садовое кольцо и, проехав еще километр, плавно остановилась. Под крышей трехэтажного здания висел бутафорский сундук, из которого сыпался бесконечный поток неоновых сокровищ. Про нибелунгов ничего сказано не было, и вообще какие-либо вывески отсутствовали. Петр поразился неестественной черноте за окнами, но вспомнил, что окон в казино не делают. Имитация.

Деревянные двери, обитые кованым железом, были плотно закрыты.

— Без двадцати, — не оборачиваясь, сказал водитель.

Петр набрал воздуха и вышел. Тротуар перед зданием был выложен матовой плиткой, и редкие прохожие, словно боясь ее испачкать, обходили площадку по мостовой. Машин у казино было мало — пара «Мерседесов» и несколько «БМВ». Видимо, аншлаг начинается позже. Петр услышал, как отъезжает его «Сааб», и, перекатив во рту мешочек, направился к дверям.

Лысый бугай в широком двубортном пиджаке скользнул взглядом по его лицу. «Фэйс-контроль пройден, — подумал Петр. — Теперь оценка благосостояния». Он шевельнул левым локтем, и из-под манжета сполз золотой браслет «Картье».

— Мы всегда вам рады, — выдавил бугай. Петра пропустили в тамбур, где другой, такой же лысый, обвел его ручным металлоискателем.

— Извините, формальность.

Петр бросил что-то снисходительное и, не дожидаясь разрешения, двинулся к винтовой лестнице. Все оказалось до смешного просто. Маэстро явно перемудрил. Зря только пальцы изуродовали.

— Где тут дальняк? — спросил Петр нарочито громко.

— Есть на первом, есть на втором.

— Ну и?..

— Вон туда. По коридору.

Уборная в «Золоте нибелунгов» сошла бы за покои средней принцессы. Между огромными зеркалами на мраморных стенах висели хрустальные двухрожковые бра, а раковины были вырезаны из цельных кусков малахита.

Пластик, решил Петр, но, погладив холодную поверхность, проникся уважением: камень был натуральным.

Он для видимости открыл кран и сунулся в брюки. Нет, не здесь. В пиджаке, наверное. Деньги, пики, яд... Где баллончик? Провалился? Петр ощупал подкладку — тоже нет. Проверил каждый шов — тщательно и методично, но уже начиная покрываться испариной. Флакон с растворителем пропал.

Петр приложил ладонь ко лбу, вспоминая последние минуты в бункере: оделся... причесался... потом Сапер принес обувь. И лично вручил ему пластмассовый цилиндрик — он положил его в правый карман брюк. Петр похлопал по ноге, вывернул карман наизнанку — дырки не было, но и баллончика тоже. Выпал — либо в джипе, либо в «Саабе». Да, в «Саабе»! Глубокое кресло, откинутая спинка... Растворитель там. Он дернулся было к выходу, но у самой двери замер. Машина давно уехала.

Петр воротился к зеленой раковине и, сделав воду погорячей, подставил кисть под струю. Густо намылил, поскреб ногтями — без толку. Проклятый «КАНТ» держался, как настоящий. Петр накапал из подвесной мыльницы на бумажное полотенце и потер им нарисованные буквы. Намокнув, бумага расползлась, и он опять пустил в ход ногти.

Кожа покраснела и опухла, но надпись не пострадала.

Без семи десять.. Он подержал кисть под холодной водой и, умывшись, тоскливо посмотрел в зеркало. Без пяти. Что ж, пусть будет Кант.

Винтовая лестница, устланная ворсистой дорожкой, привела его в темный квадратный зал. Судя по высокому потолку, верхний этаж отсутствовал. А с улицы не скажешь. Строить пока не научились, но ломают качественно.