Евгений Прошкин - Загон

- Значит, Григорий Исаакович Эйнштейн был отобран... - молвил Белкин. Кем? Для чего? По какому принципу?

- Не он один. Нас довольно много. Но принцип отбора общий интеллект-статус.

- Понятно...

- Понять в данном случае недостаточно. Нужно еще и поверить. А вы, как я вижу...

- Тяжело, Никита Николаевич, - признался Белкин.

- Вы верите одним фактам, - заметил профессор. - А факт - это то, что уже произошло. Вот Гриша руки на себя наложил - вы верите. А то, что и меня через пару дней накроет, - это под сомнением, правильно? Ничего, скоро и это станет фактом. Два-три дня, максимум - неделя.

- Эйнштейн перед смертью написал записку.

- Я так и думал. Гриша был невротик, позер. Наверняка ничего интересного. "Прощайте", "встретимся на том свете"... что-нибудь в этом роде.

- А вы психолог! Я, кажется, начинаю верить. Ваш интеллект-статус не ниже трехсот баллов, - уверенно произнес он.

Профессор снисходительно посмотрел на Белкина и расхохотался.

- Прибавьте еще тысячу.

- А у Эйнштейна? Сколько было у него?

- Где-то так же, - сказал Никита Николаевич. - Тысяча сто или тысяча двести... Особой разницы нет. Простите, по-моему, закипело.

Он поднялся с кровати и, подшаркивая рваными тапочками, удалился на кухню.

- Итак, "неотложка" уничтожает тех, чей статус превосходит... допустим, тысячу, - сказал Белкин, повысив голос.

- Черов, Иван Петрович, черов, - ответил профессор. - Умных людей на Земле много. "Неотложка" занимается только черами.

- Но... чер не может иметь тысячу баллов.

- Почему же?

- По определению.

- Вы ошибаетесь, - спокойно возразил Никита Николаевич.

- В таком случае, ошибается все наше государство, ошибаются все люди и...

- Вы хотели сказать - система? Нет. Хорошая система не ошибается. А у нас она хорошая, Иван Петрович. Очень хорошая.

- Вас подобные мысли не пугают?

- Раньше - да. Пугали. Теперь я боюсь совсем другого.

- "Неотложки"?

- Да ну, перестаньте! Я старый и нищий, что мне терять? Боюсь я не за себя, а за нее, за систему. Она все-таки не идеальна. И я бы не хотел видеть, как она рухнет. Но когда-нибудь это произойдет. Вот этого я и опасаюсь.

Белкин погладил макушку и с тоской посмотрел на окно.

- Вернемся к делу, Никита Николаевич. Что мы имеем? Некоторые люди, далеко не дураки, попадают сюда, в блок. С этим можно согласиться - либо ошибки в тестах, либо чей-то злой умысел... Ладно, приняли за версию. А некая организация под названием "неотложка" их убивает...

- Говоря "организация", вы локализуете явление. Вы ее как бы отгораживаете от системы, а это, между прочим, ее часть. Именно так. "Неотложка" - институт государства, вроде Гуманитарной Службы или Этического Совета. Или вашей полиции.

- А вам не приходило голову поделиться этими соображениями с Советом? Да что ж это я!.. - рассердился Белкин. - Никита Николаевич, вы опять уводите меня в сторону! Мы остановились на "неотложке". Система, не система - бог с ней! Она выбирает или отбирает... ну?!

- Сначала она проверяет, долго и тщательно. Если подозрения подтверждаются, следует тестирование. Не обычное, ежемесячное, а всестороннее через федеральный исследовательский центр. То, что мы последний раз проходим в двадцать лет. После двадцати проводить контроль нет смысла - так считается. Но у "неотложки" свои резоны.

- И Андрея Белкина...

- Да, вчера его подвергли полному контролю. И знаете, что странно? Я давно уже ничему не удивляюсь, но вчера...

В дверь позвонили, и на кухне раздался грохот - Никита Николаевич что-то выронил из рук.

Белкин вскочил с кресла и, скинув ботинки, тихонько перебежал к профессору.

- Никого не ждете? - спросил он одними губами.

- Кроме "неотложки".

- Не ошпарились? Хорошо, встаньте за стену, чтобы вас из коридора не было видно. И-не дышать! В дверь позвонили снова.

- Ну иду, иду! - по-стариковски проблеял Иван'' Петрович. - Кому там неймется?

- Никита Николаевич, откройте!

- Ну открываю, открываю уже. А кто это?

- Полиция.

Белкин достал из-под пиджака разрядник и переставил флажок на малую мощность, но подумав, сдвинул его вверх, к самому ограничителю. Пистолет он оставил в кобуре, лишь отстегнул клапан. Иван Петрович надеялся, что стрелять все же не придется.

- Откройте немедленно! Полиция! - повторили в коридоре.

- У меня тут заело!.. Вы не могли бы оттянуть ручку на себя? Эти замки, беда с ними... Я открываю, надо только подержать...

- Да держу я, держу!

Дверь скрипнула и плотно вжалась в коробку. Белкин коснулся контактным усиком алюминиевой ручки, и, мысленно помолившись, тронул курок.

Секунд пять снаружи не было слышно ни звука. Потом дверь отпустили, и чья-то голова гулко стукнулась о кафель.

Глава 8

Пятница, вечер

С обзорной площадки Илья ушел не сразу. Потеряв сначала Вадика, а вскоре и Андрея, он хотел спуститься вниз, но передумал и решил посмотреть на салют - когда еще удастся!

Хвостатые звезды, словно всплывая из омута, втыкались в темнеющее небо и разбухали разными, на любой вкус, букетами. На башне выключили свет, и огненные блестки, пролетая мимо окон, отражались в лицах желтым и голубым.

Каждый залп сопровождался криками "ура!", и Илья с внезапным раздражением подумал, что со времен первых китайских фейерверков вряд ли что-то изменилось.

Незадолго до конца представления он протиснулся к центру площадки и зашел в пустой лифт. Самые предусмотрительные последовали его примеру, большинство же осталось в зале, чтобы через несколько минут устроить свалку и в переполненных кабинах отдавить друг другу ноги.

Когда Илья оказался на улице, техники уже начали разбирать пусковые установки. Короткие квадратные фургоны с эмблемами Дня Единения Народов подъезжали к площади и выстраивались в четыре колонны.

Илья прошел вдоль вереницы одинаковых грузовиков и, остановившись у торговых автоматов, нажал кнопку на своем браслете. Затем поднял руку и, изобразив задумчивое ковыряние в ухе, сказал:

- Царапин вызывает.

- Секунду, Царапин, - отозвалось в черепе. - Связь не прерывать. Жди.

- Хорошо, жду.

- И не трепись, - велел голос. - Стой молча!

Кожу на затылке защекотало, но почесаться Илья не решился - кругом были люди.

Колонны раскрашенных фургонов постепенно сдвигались вперед. Когда с Ильей поравнялась очередная машина, он не обратил на нее внимания - разве что ход у нее был полегче, без вибрации и гула.

Внезапно три буквы в слове "Единения" выделились из ряда и скользнули вверх. В черном проеме появились руки и медленно, как во сне, взяли Илью за шкирку.

Спустя мгновение он оказался внутри. В кузове было темно - как раз настолько, чтобы не увидеть лиц двоих сидевших там мужчин. Илье надавили на плечи, и он волей-неволей опустился на жесткую скамейку - попутно соображая, что за спиной тоже кто-то есть.