Владимир Дэс - Из рая в рай (сборник)

Пусть себе разваливается.

Пусть захламляется.

Пусть скрипит и пылится.

Я-то свое взять успею.

Как-нибудь проживем. И сквозь мутные окна мир виден…

Но ничего у меня не вышло.

Дом необратимо разрушался.

Сотрудники стали подвертывать и ломать ноги на рассохшихся ступеньках. На будку охранников обвалился карниз и разнес ее вдребезги. Охрана, ясно, разбежалась.

Даже мой верный помощник бросил меня, ушел вместе с телефоном. Мраморные колонны вскоре выкрошились, дорожки во дворе заросли репьем и крапивой. Даже солнца теперь не стало видно – все дни над домом висела тяжелая свинцовая туча.

А в один прекрасный день дом не пустил меня внутрь. Я просто не смог открыть входную дверь – ручка оторвалась!

От злости плюнул я на дом.

Какая-то птица, подлетев к дому, вдруг резко спикировала и облетела его сбоку, не позабыв с высоты нагадить мне на макушку…

Потряс я головой.

Посмотрел вслед гадкой птице…

И подумал: «Ладно, другой дом найду… Не все же дома такие странные, как этот».

Сел я в машину и поехал побыстрее от этого неприятного места.

Дом скрипнул, и из карниза выпал увесистый кирпич – и прямо на то место, где только что стояла моя машина.

Люди очень странными бывают в своих суждениях: они почему-то считают, что все предметы вокруг них ничего не чувствуют и не понимают.

Я вот, к примеру, Лифт.

Предмет в их понятии неодушевленный, то есть души у меня нет. Значит, я не мыслю и ничего не понимаю. Возможно, я и в самом деле многого не знаю, но все, что происходит во мне, я вполне понимаю и даже иногда оцениваю. Не знаю, может, я все это делаю неверно и не так, как люди.

Может быть. Вот, например, сегодня.

Еще только четыре утра, а меня уже вызывают.

Это жилец с пятого этажа.

Каждый день он встает без пяти четыре утра.

Глаза его еще закрыты и поэтому он путает кнопки.

Иногда уезжает вверх, на четырнадцатый, надевает вещи наизнанку и, бывает, засыпает.

Сегодня, должно быть, подумал спросонок, будто это не я, а дверь на улицу, и влетел в меня с такой скоростью, что врезался с огромной силой в стенку моей кабины.

От этого он и проснулся, и оделся правильно.

Когда врывается в меня этот ученик с одиннадцатого, то я на несколько минут становлюсь спортивным залом.

Вот он, бросив на пол портфель, постоял на голове. Попрыгал, словно пробуя прочность пола, изобразил каратиста, боднул несколько раз мою дверь, покувыркался.

И затем уже побежал в школу.

Собачка, которую выводят гулять по раннему утру, традиционно не выдержала и пописала в уголке.

Ее хозяин сделал вид, что эта лужица уже была.

А вот кто-то, едва открылись мои дверки, просунул руку, нажал кнопку верхнего этажа и следом швырнул кошку.

Кошка испугалась, растерялась и не знала, что ей делать. Бедное животное.

Я, конечно, тут же остановился и выпустил ее, не оттого, что мне было жалко свои стенки, а просто из милосердия. Перепуг кошки.

Эх, люди, люди…

Ага, вот еще один спортсмен.

Этот специализируется в беге по лестничным пролетам.

Он включает меня, тут же выскакивает и мчится со страшной скоростью вверх, пытаясь меня догнать.

Раньше ему это никогда не удавалось, но сегодня я позволил обогнать меня, но съезжая вниз.

То-то радости было!

Приятно делать людей счастливыми.

Два молодых человека сели в меня около одиннадцати. В спортивных костюмах и с огромными сумками. Я еще подумал: «Наверное, очень известные спортсмены».

Вышли на тринадцатом, а сели через час почему-то на одиннадцатом.

И сумки битком.

Тут я почувствовал неладное и на всякий случай взял да и сломался между третьим и вторым.

Ну, что она делали во мне и со мной – не передать словами. Только что зубами не грызли мне двери, а так все.

Я, конечно, лифт битый в прямом и в переносном смысле и поэтому выдержал все. А вот когда с девятого стали кричать, что их обокрали и приехала милиция.

Я этих спортсменов прямо в руки правосудия тепленькими и сдал.

Вроде доброе дело сделал, а на душе как-то тоскливо стало, И с чего бы это?

Ну вот, опять мой мучитель. Конечно, с двойкой и свежим синяком. Все время наносит мне раны, грамотность свою проверяет на моем пластике. Сегодня у него, очевидно, сентиментальное настроение: он, этот ушастный двоечник, высунув от усердия язык, старательно выводит перочинным ножиком на моей стене «Элла + Никита = Любовь».

Это так больно!

Когда он доцарапывал арифметический плюс, я довез его до цели. Он с сожалением посмотрев на неоконченное свое литературное произведение, сказал кому-то: «А Сережка – гад», – наверное, имея в виду своего потенциального соперника.

После этого облегченно вздохнул и пошел получать свои привычные тумаки за свои привычные двойки.

Час пик.

Прошли двое.

Потом еще двое, потом еще один.

Не успел закрыться, как втиснулся еще кто-то, а напоследок еще кто-то припечатал всех к моим стенам.

Люди эти, несомненно, умеют читать, но почему-то все делают наоборот. Столько я их поднять, конечно, не с могу.

Стоим, ждем.

Выходить никто не хочет.

Стоим, ждем.

Все кричат, никто выходить не хочет.

Стоим.

Мне надоело это издевательство, и я поехал, надрываясь, вверх.

Силы свои не рассчитал и застрял между первым и вторым этажами. И все, кто во мне, хотя и было очень тесно, так резво давай пинать и бить меня, что от удивления я съехал вниз и открыл двери.

Я-то тут при чем? Можно подумать, что я их силком сюда впихнул.

Порой бывает очень трудно понять людей.

А это в меня вошли влюбленные.

Как двери закрою, и смотрят друг на друга. Смотрят и смотрят, пока не приедут. А иногда останавливают меня.

Я терпеливо жду.

Хоть я и Лифт, но понимаю: любовь – это святое чувство.

Правда, иногда во мне бывает такая любовь, что хоть святых выноси. Но я эту псевдолюбовь стараюсь пресекать.

А эти пусть катаются.

Сегодня, наверное, зарплата у многих. Вы думаете, почему я догадался? Нет, не потому, что пьяных много, их всегда достаточно.

Деньги мужчины прячут.

Вот и этот, как вошел, так сразу давай по карманам рассовывать купюры.

А последнюю сложить-то успел, а спрятать нет, я уже становился и дверь открыл, а на площадке – его жена. Так он не растерялся и говорит ей так радостно:

– Представляешь, Соня, я деньги в лифте нашел. – И показывает.

Но что ему Соня ответила, я уже не слышал.

Меня вызвал вниз еще один не совсем приятный тип. Я его называю Плевако.

Не надо путать с кем-то из великих людей. Этот как заходит в меня, так начинает стены мои оплевывать.

Плюет и плюет.

Потом мусор из карманов разбрасывает.

А ведь взрослый мужчина.

С виду интеллигентный.

Я так думаю, что раз считается, будто лифты ничего не чувствуют, то он, очевидно, плюет в людей, а не в меня. Да, скорее всего, именно так.