Владимир Дэс - Из рая в рай (сборник)

И откуда у него столько слюны берется? А когда оплюет меня всего, сам так тихонечко вышмыгнет, чтобы о плевки свои не испачкаться.

И почему у людей в замкнутом пространстве какие-то непонятные инстинкты просыпаются?

Знакомиться всегда трудно.

А особенно для мужчины.

А особенно для трезвого.

Мой герой, может для храбрости, выпил стакан водки, закусил лучком и терпеливо стал ждать около входа в меня свою пассию.

Они часто ездили вместе до седьмого этажа, где она жила, но ни разу не разговаривали. Он сам-то живет на десятом.

Она подошла.

Он нажал кнопку и, повернувшись к милой девушке, почему-то стал по-идиотски улыбаться, чем очень ее озадачил. И вот где-то на уровне пятого этажа, обильно дыхнув на нее луково-водочным букетом, наконец изрек:

– А вы красивая, хи-хи.

На что сейчас же получил совершенно точный, на мой взгляд, ответ:

– Сам дурак.

После этого мне оставалось только открыть двери на седьмом этаже.

Знакомство не состоялось.

А совсем поздно, когда я уже думал, что сейчас отдохну, нечто не то вкатилось, не то вползло в меня.

Подняло меня до середины двенадцатого и остановило.

Грязное, нечесаное существо, от вина чуть живое, с каким-то тяжелым запахом тела, упало на мой пол.

И это человек.

И с душой.

Не предмет неодушевленный.

Судьба, она ведь выбирает, стреляет наугад, души веером разбрасывает.

Какая тебе попадет, еще неизвестно.

Вот и подумаешь, кем лучше быть – лифтом или человеком?

Жизнь у меня в последние несколько лет была такая замотанная, что я даже перестал понимать, зачем живу.

Сплошные переезды, перелеты, встречи, конференции, контракты, факсы, телефаксы; кругом не друзья, а партнеры, не обеды, а фуршеты.

Порой мне даже мерещилось, что это и не я живу в этом бешеном мире, а только мое тело, как отдельная сущность, к тому же принадлежащая не мне, а какому-то сообществу людей, объединенных общим названием «бизнес».

Попав во власть этого загадочного монстра, люди забывают, что помимо бирж и процентов, на свете есть лес, а в лесу – поляна с ежевикой, есть река, а в ней – сопливые пескарики; что день состоит из восьмидесяти шести тысяч четырехсот секунд, а не из единого мига между утренней и вечерней котировкой акций; что женщины – не только роботизированные комплектующие компьютеров, но еще и нежные создания с бархатной кожей, которую можно ласкать и испытывать при этом не меньшее удовольствие, чем от положительного сальдо баланса, составленного, кстати сказать, этим же эфирным созданием.

Так вот, улетал я из Голландии после очень тяжелых переговоров по поставке голландских цветочных луковиц для экзотических супов в элитные ночные клубы Москвы.

В Москве меня ждал аукцион по продаже четырнадцати тросов обгоревшей Останкинской телевизионной башни.

Машина гнала, как безумная.

Я опаздывал, но успел.

Правда, место мое уже заняли, и мне досталось одно-единственное свободное – в самом хвосте самолета, у туалета. Но скандалить я уже не стал – мне важно было успеть на аукцион.

Сел я в кресло. Пристегнулся. Попросил чашку чая с ликером «Белиз». Потом попросил шерстяной плед и заснул, рассчитывая проснуться только в аэропорту «Шереметьево-2», где меня должна была ждать машина с мигалкой и парой бутербродов.

Я сладко дремал, разморенный изрядной порцией ликера.

Но вдруг самолет затрясло, как в лихорадке, даже посильнее, чем Лондонскую биржу в моем сне. Я проснулся.

Перед глазами мельтешили стюардессы, пилоты и пассажиры в истерике, а сам самолет летел почему-то не прямо, а круто пикировал вниз.

При этом моторы завывали, как добрая сотня разорившихся банкиров, – натужно и обреченно.

В ту же секунду что-то треснуло прямо подо мною, и хвост, отломившись вместе с моим креслом от остального фюзеляжа, подпрыгнул вверх и бешеной юлой закрутился в ледяном вихревом потоке.

Но мозг, вне зависимости от подавленного состояния души и телесной дрожи, а я служил в десантных войсках, сам начал автоматический хронометраж высоты в секундах. А секунда у нас, парашютистов, отсчитывается словом «пятьсот».

501,502,503…

Я прикинул опытным взглядом: до встречи моего грешного тела с землей осталось секунд восемьдесят – девяносто – значит, около пяти тысяч метров. Я падал в озеро.

…565,566…

Со страшной скоростью я влетел в воду.

Доля секунды – и я, пройдя воду, как накаленная иголка масло, вонзился выше колен в илистое дно.

Слава богу, успел глотнуть воздуха, а то ведь чуть не задохнулся, пока выдирал ноги из вязкого ила.

Наконец полуживой вынырнул.

Еле-еле доплыл до берега.

Уже на карачках выполз на пологий склон, упал ничком и лишился сознания.

Очнулся я от щекотания в носу.

Поморщился, чихнул и открыл глаза, но не шевелился.

Шевелиться не было сил.

Прямо передо мной сидела на корточках маленькая девочка в золотых кудряшках, похожая на ангела, и вокруг нее раздавался колокольный звон.

«Уже в раю», – подумал я и блаженно зажмурился, чтобы хоть немного подготовить себя к райской жизни.

Но через секунду у меня в носу снова защекотало.

Я опять чихнул и вновь открыл глаза.

Вокруг, очевидно, был не рай, и ангелом в кудряшках оказалась обыкновенная девчонка лет пяти, которая былинкой щекотала мне нос. Я гримасничал, а она от этого заливалась смехом.

Другой рукой она держала веревку, за которую была привязана коза со звенящим колокольчиком на шее.

Эта картина была настолько необычной после всего житого и мною пережитого, что я невольно, превозмогая боль, приподнял голову и перевернулся на спину.

И в голове все перевернулось. И я решил. К черту этот бизнес.

Буду просто жить. Как живет эта девочка. Беззаботно и счастливо.

Сытый художник – это не художник.

Настоящим художником может быть только голодный художник.

А Коля Сушенцов голодал давно – лет десять.

Поэтому он с полным правом называл себя художником.

К тому же он и рисовал.

Рисовал «бытовуху» маслом.

Рисовал много. Продавал мало. Но пил достаточно.

Однажды, после тяжелого и суетного дня с друзьями, подругами и водкой с пивом, Коля уснул у себя в мастерской на диване, накрывшись черным хромовым пальто.

Это пальто подарил ему его друг, негр из Занзибара, с которым он учился в Университете Патриса Лумумбы. Коля провожал его с дипломом на родину в Африку, а в Африке, как известно, тепло и даже немного жарко. Поэтому черный друг, направляясь на паспортный контроль, снял свое кожаное пальто и отдал Коле, у которого не то что кожаного, даже драпового не было, и круглый год он ходил в брезентовом плаще.

Со временем пальто сильно пообтрепалось и пообтерлось, но носилось справно. И даже, как вы видите, время от времени служило то одеялом, то матрасом. Все зависело от обстоятельств и количества выпитого.