Роберт Хайнлайн - Миры Роберта Хайнлайна. Книга 11

— Дядя Стив, — возразил Пат, — я не понимаю, откуда такая уверенность, что большинство кораблей погибнет.

— Такой уверенности нет. Это лишь сравнительно оптимистические предположения, основанные на учете опыта, который накопила наша раса, исследуя неизведанные просторы. Видишь ли, Пат, можно оказаться правым и раз и другой раз подряд, но когда дело касается исследования совершенно неизвестных людям территорий, то первый же раз, когда ты ошибешься, окажется и твоим последним разом. Потому что ты умрешь. Приходилось ли тебе когда-нибудь видеть данные, относящиеся к истории исследования нашей крохотной Солнечной системы? Исследовать — это все равно что играть в русскую рулетку; ты можешь выиграть раз и другой раз, но если будешь играть долго, игра тебя убьет, будь уверен. Поэтому на данной стадии не следует тревожить своих родителей. Мне-то все равно — я уверен, что человек имеет право умереть так, как ему хочется; и это единственное право, которое пока не додумались обложить налогом. И все же не следует привлекать внимание родных к тому факту, что одному из вас не суждено вернуться в родной дом.

Дядя Стив был прав, когда предсказал, что наши родители капитулируют — через три недели Пат уехал для прохождения тренировки.

До сих пор не пойму, как Пату удалось обойти меня, чтобы полететь в космос. Мы никогда не бросали жребий, никогда не вступали в драку из-за этой проблемы, и я никогда не давал своего согласия. Однако уехал именно Пат.

Не раз я пытался выяснить с ним это дело, но он каждый раз отбрыкивался, говоря, что я зря волнуюсь, что надо подождать и посмотреть, как пойдут дела. И вдруг обнаружилось, что все убеждены, что летит именно Пат, а я остаюсь дома. Может быть, мне следовало проявить больше характера в тот день, когда мы подписывали контракт, и Пат вдруг замешкался, дав мне подписать первым, благодаря чему в бумагах я стал числиться «второй договаривающейся стороной», то есть той, что остается дома, а не «третьей» — той, что летит. Мне, однако, тогда казалось, что вряд ли это повод для скандала, поскольку вторая и третья стороны объявлялись взаимозаменяемыми по согласованию всех трех сторон, выступающих в контракте. Пат сам указал мне на это обстоятельство, как раз перед тем как мы поставили свои подписи; несравненно важнее было закончить формальности, пока наши родители не раздумали, и получить их подписи.

Планировал ли Пат уже тогда, как ему половчее облапошить меня? Если даже и так, то я ни разу не поймал его в тот момент, когда он формулировал бы свои мысли словесно. И другой вопрос — а не попробовал бы я сам поступить с ним так же, если мне пришло бы это в голову? Не знаю. Честно говорю, не имею понятия. Во всяком случае, я постепенно и сам стал приходить к убеждению, что дело решено; члены семьи принимали такое распределение обязанностей как нечто само собой разумеющееся, персонал ФППИ — тоже. Тогда я сказал Пату, что не считаю это дело решенным. В ответ он просто пожал плечами и напомнил, что уже получил распоряжение ФППИ на отправку; сам же он тут вовсе ни при чем. Может быть, я сумею убедить их изменить свое решение… если, конечно, мне наплевать, что своими действиями я рискую провалить все дело вообще.

Конечно, ничего подобного я не хотел. Я же не знал тогда, что ФППИ готов ползать на коленях и плакать горькими слезами, лишь бы не выпустить из рук любую пару молодых и здоровых телепатов. Мы были уверены, что у них от желающих отбоя нет. Думал, что если начну скандалить, то ФППИ просто разорвет контракт, ведь они имели право сделать это в любой момент до наступления «Дня Д» 15 15 День начала операций ( воен. ). , заплатив пустячную неустойку. Вместо этого я перехватил па наедине и поговорил с ним. Это уже само по себе яснее ясного показывает, что я дошел до точки; ни Пат, ни я никогда не бегали порознь к родителям, чтобы ябедничать друг на друга. Было жутко принудить себя к этому, я заикался, мемекал и лишь с огромным трудом наконец добился, чтобы па понял, почему я чувствую себя обманутым.

Па, похоже, проникся и сказал:

— Том, я думал, что вы с братом сами решили это между собой.

— Но это же как раз то, что я тебе стараюсь внушить. Ни о чем мы не договаривались.

— И чего же ты хочешь от меня?

— Ну… я хочу, чтоб ты заставил его вести себя порядочно. Мы должны хоть спички тащить, что ли… или ты сам бросишь за нас жребий и присмотришь, чтоб все было по-честному. Можешь так сделать?

Па занялся своей трубкой, как он всегда делает, когда хочет потянуть время. Наконец он произнес:

— Том, я не вижу, как ты можешь выйти из этой ситуации, раз все уже задействовано. Чего ты ждешь, чтоб я расторг контракт? Это не легко, но я наверняка сумею.

— Не надо тебе разрывать наш контракт! Я просто хочу иметь равные шансы. Если я проиграю, то тут же заткнусь. Если же выиграю, то ничего не изменится, кроме того, что полечу я, а дома останется Пат.

— М-м-м… — Па пускал из трубки клубы дыма и казался погруженным в размышления. — Том, ты хоть разок видел в последние дни свою мать?

Я, разумеется, видел ее, но почти не разговаривал. Она бродила по дому, как зомби, совершенно потерянная и убитая горем.

— А что такое?

— Я не могу обречь ее на новые страдания. Сейчас она переживает весь ужас потери твоего брата. Я не могу позволить, чтоб ее снова заставили перенести такое же горе, но теперь уже из-за тебя. Этого она не выдержит.

Я знал, что ма сейчас очень тяжело, но не понимал, что произойдет, если мы с Патом поменяемся ролями.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что ма предпочитает, чтоб все осталось так, как есть? Что она согласна, чтоб летел Пат, но не я?

— Нет, не хочу. Твоя мать любит вас обоих одинаково.

— Но тогда ей должно быть все равно!

— Нет, не все равно. Она уже частично смирилась с грозящей ей потерей одного сына. Если б вы сейчас поменялись ролями, ей пришлось бы пережить все заново, но уже из-за другого сына. Так с ней обращаться жестоко. — Он ударил трубкой по пепельнице — жест, означавший то же, что и удар молотка, извещающий о закрытии собрания. — Нет, сынок, боюсь, тебе придется придерживаться соглашения в том виде, как оно подписано.

Дело было безнадежное, и я заткнулся. Если па вытащил на свет божий вопрос о благополучии ма, то бороться было так же невозможно, как побить козырного туза.

Через четыре дня Пат улетел в Тренировочный центр. В эти дни я видел его редко, за исключением тех часов, которые мы вместе проводили в Транслуна-Билдинг; он удирал каждый вечер на свиданку с Моди, а меня с собой не приглашал. Он объяснил, что это последние дни, которые он видит ее, тогда как у меня впереди вагон времени, а потому «не возникай, дружище!» И я не спорил; это было не только справедливо само по себе, но мне еще просто не хотелось присутствовать на их свиданиях в подобных обстоятельствах. Пат и я в эти дни отдалились друг от друга больше, чем когда-либо.