Аркадий Стругацкий - Жук в муравейнике (киносценарий)

— Только сразу же! Сразу! Пока вы еще землянин! Пока вы не превратились в автомат! Пусть я виноват перед вами, но Земля-то перед вами не виновата ни в чем!..

— Сообщу, сообщу, — пренебрежительно сказал Абалкин через плечо. — Лично вам сообщу.

Он вышел, аккуратно притворив за собой дверь.

Несколько секунд Экселенц молчал, вцепившись руками в подлокотники кресла. Он напряженно прислушивался. Потом скомандовал вполголоса:

— За ним. Ни в коем случае не упускать. Я буду в Музее.

Выйдя из здания КОМКОНа, Лев Абалкин праздной походкой проследовал по улице Красных Кленов, зашел в кабину уличного видеофона и с кем-то переговорил. Разговор длился две минуты с небольшим, после чего Абалкин, все так же неторопливо, заложив руки за спину, свернул на бульвар и устроился там на скамейке возле постамента с барельефом Строгова.

Он очень внимательно прочитал все, что было высечено на постаменте, потом рассеянно огляделся й некоторое время сидел в позе человека, отдыхающего от тяжелой работы: раскинул руки поверх спинки скамьи, откинул голову и вытянул на середину аллеи скрещенные ноги.

К нему собрались белки, одна прыгнула на плечо и ткнулась мордочкой ему в ухо. Он громко рассмеялся, взял ее в ладони и, подобрав ноги, посадил на колено. Белка так и осталась сидеть. Кажется, он разговаривал с нею.

Солнце только что взошло, улицы были почти пусты, а на бульваре, кроме Абалкина, не было ни души.

Максим наблюдал за ним из укрытия.

«…Вряд ли он не знает, что я за ним наблюдаю, — думал Максим. — Знает, конечно. Прог-рессор новой школы. Профессионал… Ладно, с ним я разберусь, Экселенц — вот кто меня беспокоит по-настоящему. Не понимаю. Он убежден, что программа работает. Что разговаривать с Абалкиным бессмысленно. И он все-таки разговаривает с ним, И он отпускает Абалкина. Вместо того чтобы взять его прямо в кабинете и отдать в распоряжение врачей и психологов, он его отпускает… Над Землей нависла угроза. Чтобы ее предотвратить, пока достаточно просто изолировать Абалкина. Это можно сделать самыми элементарными средствами. Но он отпускает Абалкина, а сам идет в Музей. Это может означать только одно: он совершенно уверен, что Абалкин в ближайшее время тоже явится в Музей. Зачем? За «детонаторами». Зачем же еще».

…Казалось бы, чего проще — сунуть эти «детонаторы» в списанный звездолет и загнать в подпространство до окончания времен. И — нет проблем. Нельзя. Уничтожать «детонаторы» нельзя — все эти бедняги погибнут. Неизвестно даже, можно ли их загонять на край Вселенной, не говоря уже о подпространстве…

…Экселенц сказал: «мы можем проследить за ним и узнать, как это с ними происходит»… На будущее. Когда включится программа следующего, мы уже будем готовы… Значит, получается так. Абалкин является в Музей. А там его уже ждут. Мой Гришка и Экселенц…

…Экселенц его убьет. Господи помилуй! Он сидит здесь и играет с белочками, а через час Экселенц его убьет! Это же просто, как репа. Экселенц никогда не обнажает оружие, чтобы напугать или произвести впечатление, он уже готов был убить Абалкина этой ночью, и сейчас он сидит там в засаде только с одной целью: чтобы досмотреть это кино до конца, чтобы своими глазами увидеть, как все это происходит, как автомат Странников отыскивает дорогу, как он обнаруживает футляр — глазами? по запаху? шестым чувством? — как он открывает этот футляр, как выбирает свой «детонатор», что он намеревается делать с детонатором… и все. И ни секунды дольше. В эту секунду Экселенц нажмет спусковой крючок, потому что дальше рисковать он не станет… Ну нет. Этого я не допущу. Этого не будет. Хватит».

Максим вышел из укрытия и направился прямо к Абалкину. Когда он подошел, Абалкин глянул на него искоса и отвернулся. Максим присел рядом на скамью.

— Лева, — сказал он. — Уезжайте отсюда. Сейчас же.

— По-моему, я просил оставить меня в покое, — сказал Абалкин прежним тихим и бесцветным голосом.

— Вас не оставят в покое. Дело зашло слишком далеко. Вы для них больше не Лева Абалкин. Они считают, что Левы Абалкина больше нет. Вы для нас — автомат Странников.

— А вы для меня — банда ополоумевших от страха идиотов.

— Не спорю, — сказал Максим. — Но именно поэтому вам надо удирать отсюда как можно дальше и как можно быстрее. Отправляйтесь на Пандору, Лева, Поживите там несколько месяцев, докажите им, что никакой программы внутри вас нет.

— А зачем? — произнес он. — Чего это ради я должен кому-то что-то доказывать? Тем более— ополоумевшим идиотам… Это, знаете ли, унизительно.

— Лева, — сказал Максим. — Представьте себе, что вы встретили компанию перепуганных детишек. Неужели вы посчитали бы унизительным покривляться перед ними и повалять дурака, чтобы их успокоить?

Абалкин впервые поглядел Максиму прямо в глаза.

— Зря стараетесь, — сказал он. — Я не позволю больше загнать меня на край Вселенной. Прекратите свою болтовню и оставьте меня в покое. Мне пора.

Он осторожно отогнал белок и поднялся. Максим тоже поднялся.

— Лева, — сказал он с отчаянием. — Вас убьют.

— Ну, это не так просто сделать, — небрежно отозвался Абалкин и пошел вдоль аллеи.

Максим пошел рядом с ним. Он все время говорил. Нес какую-то чушь…

— Вы не имеете права обижаться, — говорил он убедительно. — То есть имеете, конечно, я понимаю, они испортили вам жизнь… Но ведь и их тоже надо понять, они сорок лет живут как на иголках, они не знают, чего можно ожидать… Глупо же, глупо! Рисковать жизнью из одной только гордости… Вы сейчас жизнью рискуете, поймите вы наконец…

Абалкин только улыбался в ответ. Поведение Максима, видимо, забавляло его. Они дошли до конца аллеи и свернули на Сиреневую улицу. Вдали была уже видна площадь Звезды и громада Музея. Абалкин безусловно шел в Музей. Продолжая болтать, Максим спокойно и хладнокровно размышлял: «…Людей многовато на улицах… Впрочем, ничего страшного. Просто моему другу Льву Абалкину стало дурно, с каждым может такое случиться, надо только побыстрее доставить пострадавшего к ближайшему врачу… Я доставлю его на наш ракетодром, это недалеко, он даже не успеет очухаться. Там всегда наготове два-три дежурных звездолета. Я вызову туда Глумову, мы погрузимся втроем и высадимся на зеленой Ружене в моем старом лагере. По дороге я им все объясню. Провались она в тартарары-т-тайна личности Льва Абалкина, уж кто-кто, а Майя Глумова имеет право знать обо всем… Так. Вон у обочины свободный глайдер. Подходит. Как раз то, что нужно…»

И в этот момент Лев Абалкин отключил его.

Когда Максим очухался, он был словно на дне колодца, на него сверху вниз встревоженно глядели незнакомые лица, кто-то предлагал потесниться и дать ему больше воздуха, кто-то заботливо подсовывал к самому носу ободряющую ампулу, а рассудительный голос вещал в том смысле, что никаких оснований для тревоги нет — человеку просто стало дурно, с каждым может случиться…