Александр Голиков - О братьях «не наших и не меньших»

— Андрей Андреич, — наконец выдавил я из себя и глазами указал на всю честную компанию. — Эт-т-то… что?

— Сарай, — как ни в чём не бывало ответил тот. — А по совместительству акушерская и кунсткамера. Больше, конечно, второе. Ты не находишь?

Издевается, что ли? Как дал бы сейчас!

— А-а…

— Эх, подымить бы, но нельзя, мало ли как табачный дым подействует на Тузьку… Да и остограммиться бы не помешало. Ты бы остограммился, а, Жека? По глазам вижу, ещё как бы на грудь принял. Стакан бы лукнул и не поморщился, верно?

— Ты чего несёшь?!

— Да не напрягайся ты так, бери пример с меня и будь с обстоятельствами на «ты», раз по-другому не выходит, способствует, знаешь ли, обоюдопониманию, — Андреич поднял руки к глазам и уставился на оранжевые ладони, а потом ловко, в два рывка, стянул тонкие хирургические перчатки и бросил их в стоящий в сторонке тазик, который я лишь сейчас заприметил. В нём находилось ещё что-то, такое же неаппетитное на вид. А вот кошмарных, невообразимых представителей чужой, неведомой фауны он будто и не замечал вовсе. Представители же стояли одушевлёнными истуканами, одним своим видом опровергая всё, что думал старик Дарвин о природе вообще и её эволюционных процессах в частности. Его бы я понял, как никто другой.

— Ты мне можешь объяснить, что тут у тебя творится? Что всё это значит? — мне наконец удалось собрать мечущиеся в голове мысли во что-то цельное и даже вылепить из них конкретный вопрос, попутно, кстати, оценив метафору одного поп-исполнителя средней руки с песнями на один мотив, а по совместительству ещё и никудышного поэта, который как-то сравнил эти самые мысли со скакунами. Но, как оказалось, вообще-то не без основания.

— Что происходит? — переспросил Андреич и как фокусник извлёк откуда-то новую пару перчаток и быстро, профессионально (что значит практика и опыт) втянул в них ладони. Потом задумчиво повторил, подперев кулаком подбородок: — Что происходит…Что происходит… Гм, вообще-то ничего особенного, просто старый ветеринар в моём лице занимается своими прямыми обязанностями, оказывает квалифицированную медицинскую помощь тем, кто в ней очень нуждается. И мне, знаешь ли, без разницы, кому она сейчас необходима — бродячей кошке, одичалой дворняге или этой, хм, аномалии. Ведь боль и страдания все испытывают одинаково, не так ли?

— Да, но…

Он посмотрел на меня с непонятным выражением, будто знал нечто такое, о чём говорить пока преждевременно.

Я же переводил жадный взгляд с рогатого на собакоголового, мимоходом отмечая второстепенные детали в их облике: рысьи кисточки на ушах «сенбернара» и длинные кошачьи усы на его морде, мелкие зубки и ярко-красный раздвоённый язык в треугольной пасти «варана». И ещё одну вещь отметил и растерялся окончательно — у обоих этих существ в глазах светился если и не разум, то и не полная бестолковщина, некое понимание чего-то, чего лично я пока не разумел по причине полного своего обалдения от всего увиденного в сарае. Но одно мне было совершенно ясно: к земным животным, братьям нашим меньшим, их никоим образом причислить нельзя. Потому что не было у нас на Земле таких вот «братьев меньших», такими не рождались они никогда. В смысле, такими вот уродами. Даже богатое воображение фантастов вряд ли могло вылепить нечто подобное. В смысле, в реальности.

Но откуда, в таком случае, они взялись?

Особенно меня заинтриговала особь, что лежала перед Андреичем на широком куске пластика, та, что с хоботом и рогом, под цвет детской мягкой игрушки и на мягкую игрушку и похожая, с огромными влажными глазами в золотистом ободке, которую старый ветеринар называл почему-то Тузькой. Глаза её просто очаровывали — чуть печальные (сейчас она смотрела не в пространство, а прямо на меня), чуть испуганные, с лёгкой поволокой… Они кого-то здорово напоминали, эти глаза, да и взгляд похожий я уже где-то видел. Напряг зрительную память и… Ну конечно! Такими глазами обладала американская кинодива Джулия Робертс, и смотрит она всегда с какой-то грустинкой во взгляде, совсем как эта Тузька сейчас, даже проглядывает какая-то беззащитность вкупе с наивностью, что бывает чаще всего у детей да стариков. Да, по-моему, у всех женщин с карими глазами она присутствует, просто мы не отдаём себе в этом отчёта. Почему пришло сравнение именно с Робертс? Потому что Джулия мне нравилась больше всех. Умница!

Пока я пялился, как тот баран, Андреич привстал со скамейки и вновь наклонился над розовым существом, расставив ноги. Халат плотно облепил спину.

— Жека, принеси, пожалуйста, корзинку, она вон там, рядом с клеткой, и захвати свою грелку заодно, она тоже где-то в том районе. Кажись, начинается… Ну, помоги ещё раз, кто бы ты там ни был… Да не стой столбом, раскудрить через коленку! Давно пора очухаться! И не бойся ты их, они не кусаются, хоть и охраняют Тузьку. Это поначалу они страшные, а потом привыкаешь…

Мне вовсе не хотелось проверять, кусаются они или не кусаются, хотя, судя по внушительным клыкам того, что с капельницей, куснуть он мог о-го-го! Даже не куснуть, а запросто вырвать, особо не усердствуя, приличный шмат из мягкого места потенциального обидчика. Да и у второго пасть тоже явно не семечками утыкана.

Я сомнамбулой поплёлся к очередному указанному месту и сразу наткнулся там на всякую всячину. Пока искал корзинку и грелку (ой, да вот же они), в голове по-прежнему была сумятица, не мысли, а их огрызки и сплошные обрывки, всё никак не способные оформиться во что-то цельное и толковое. А тут ещё взгляд мой упал на отдельно стоящую клетку, и тут же то немногое, что сейчас из мыслей в голове присутствовало, бестолково там суетясь и мельтеша, как осенние листья на ветру, мгновенно улетучилось вон.

В клетке, ещё на одной грелке, полностью её покрывая, копошились маленькие создания, от одного вида на которые у зоологов с биологами волосы бы встали дыбом. Я разглядел щеночка с ластами вместо лап, рядом то ли цыплёнок, то ли птенчик, но с миниатюрной головкой бурёнки, между ними застрял чей-то раздвоенный хвост, из-под которого выглядывала куриная лапка, вся в бородавках; ещё я заметил сморщенную мордочку обезьянки со змеиными глазами, чей-то блестящий клюв, загнутый кверху, что-то ещё, такое же неудобоваримое и отталкивающее, а на самом верху, как король на именинах, возлежал крохотный бегемотик с ушами летучей мыши и павлиньим хвостиком. Все они были словно игрушечными, казались ненастоящими, вылепленными чьей-то сумасбродной фантазией, но от этого нисколько не теряли своей отталкивающей неестественности и чужеродности. И чужеродность эта так и пёрла из каждой детали.

Я зажмурился. О Боже! Кунсткамера… И не просто, а в квадрате. Даже в кубе. Зрелище, достойное исключительно фильма ужасов. Или кисти полоумного Босха.