Антон Первушин - Дорога к Марсу

– Плотность гравитационного луча повысилась на тридцать процентов, – сверившись с приборами, сообщил Чжан Ли. – Мы можем ускориться еще сильнее!

– Нам не хватит топлива для того, чтобы вернуться на орбиту. Даже теоретически, – откликнулся Ху Цзюнь. – Торможение сожжет наши запасы.

– Если мы будем первыми, не так важно, вернемся мы или нет, – заявил Чжан Ли. – Если мы будем вторыми и не вернемся, о нас никто и не вспомнит.

– Скотта вспоминают. Иногда, – хмуро ответил Ху Цзюнь.

– Но Амундсена гораздо чаще. К тому же мы не можем не выполнить задания партии, хотим мы того или нет. Что значат наши жизни по сравнению с благополучием Поднебесной и пути, по которому пойдет история?

– Главное – правильно выбрать путь и не сходить с него, – согласился Ху Цзюнь. – Мы свой путь выбрали давным-давно.

– Организм сильно обезвожен, – заявил Жобан, завершив обследование чудом ожившего Карташова. – Странно, мы ведь постоянно вводили физраствор внутривенно. А в остальном – словно бы с вами ничего и не случалось, коллега. Поистине, возможности человеческого организма безграничны!

– Вы даже не представляете – насколько, – устало улыбнулся Андрей. – Причем откуда только силы берутся!

– Поспишь? – заботливо спросил Аникеев.

Карташов посмотрел на командира с ужасом.

– Да я уж выспался, Слава! На много дней вперед.

– Да… Наверное… Но ты еще слаб.

– Значит, надо восстанавливать силы. Работа – лучшее лекарство.

– Работы много. Сейчас сворачиваем парус, через три часа начинаем тормозить. Чем быстрее мы состыкуемся, перегрузимся и сойдем с орбиты, тем больше у нас шансов обогнать китайцев. «Лодка Тысячелетий» по траекторным возможностям начинает отставать, но тайконавтам не нужно пересаживаться с корабля на корабль…

И закрутилось.

Оранжевый шарик Марса рос прямо на глазах, набухал, словно апельсин в чудо-оранжерее. Космонавты без устали вращали лебедки, подтягивали одни стропы, ослабляли другие. Многокилометровый парус стягивался, превращался в мягкий золотистый комок. Увы, собрать дорогой и сверхсекретный парус из каэтана обратно в контейнер не удалось бы при всем желании, но и оставлять перед собой простыню размером в сто квадратных километров крайне неразумно. Если просто отстрелить стропы, парус уйдет в свободный полет. Что будет, если корабль его зацепит? Лучше не экспериментировать. И не оставлять после себя много мусора.

Булл и Пичеррили работали снаружи, в открытом космосе. Аникеев не покидал рубку управления. Жобан носился то туда, то сюда: рук не хватало. А Карташов, попытавшись свернуть парус усилием воли, потерпел фиаско и понял, что нужно привыкать к обыденной жизни. Очень хотелось рассказать командиру и другу о своих приключениях на зеленом Марсе, только Аникееву было совсем не до этого…

Карташов чувствовал себя чужим на празднике жизни. Металлические стены давили, воздуха не хватало, сердце билось тяжело. На душе становилось все тревожнее. Но настоящий шок Андрей испытал, когда в его голове прогремел голос:

– Встань и иди!

– Куда? – прошептал космонавт.

– В складской-два.

– А надо? – затосковал Карташов, словно его принуждали спускаться в подземелье со змеями или подговаривали влезть в клетку с тиграми.

– Надо, – уверенно ответил внутренний голос.

Карташов тяжело вздохнул и поплыл в сторону складского модуля.

В шлюзовую камеру Булл и Пичеррили вошли одновременно. Оба были усталыми, но довольными. Работа сделана как надо, Марс близко, и даже чудеса в жизни случаются. Нежданно воскресший русский – яркий тому пример.

– Жаль только, Гивенс не может рассказать о свойствах нашего груза из складского-два, – сквозь иллюминатор скафандра подмигнул итальянец Буллу. – Надеюсь, он тоже очухается, но пока мы должны ломать голову сами. Ты, случаем, не знаешь подробностей о суперкомпьютере… или что вы там запихали в таинственный второй отсек?

– Нет. Возможно, основной экипаж что-то знал. Нас поначалу просто не посвящали в такие секретные дела. А потом, видно, решили, что в этом нет нужды.

– Допустим, – скептически усмехнулся Бруно. – И все-таки ты лучше знаешь технику своей родины и менталитет соотечественников. Что они хотели сказать допотопным монитором и странными фильмами?

Булл, постукивая перчаткой по переборке, задумался всего на несколько секунд. Естественно, он уже размышлял над этим вопросом и пришел к определенным выводам, а теперь пытался точнее сформулировать ответ.

– Монитор скорее всего резервный, – сообщил он.

– Что? – удивился Пичеррили.

– Интерфейс не один. Тот, что мы видели, наверняка очень надежен. Что толку ставить жидкокристаллический экран во всю стену, который откажет в ответственный момент? Допотопный экран на самом деле – какой-то гибрид, опытный образец, сверхсовременная разработка без красивой оберточной бумаги.

– Допустим, – вновь согласился Бруно. – Но черно-белые фильмы, Джон? Если мы имеем дело с мегамозгом, зачем ему крутить нам древние фильмы?

Булл пошевелил подбородком и заявил:

– Мегамозг и мыслит по-своему. Может быть, ему пока нечего нам сказать. Но он должен был привлечь внимание. Или повернуть наши мысли в нужное русло.

Аникеев вклинился в разговор товарищей:

– Ты хочешь сказать, наш механический партнер заботится о том, «как слово наше отзовется»?

– Точно! – обрадовался Булл. – У него нет плана давить нас своим авторитетом. Представь, что вместе с нами летит кто-то, кто умеет в десять раз больше, чем каждый из нас, знает в сто раз больше, вычисляет в тысячу раз быстрее. Осмелишься ли ты возразить ему? Тебе и мысль такая в голову не придет. Мы ведь не проверяем на счетах вычисления бортовых компьютеров. А суперразум – если там действительно скрыт искусственный интеллект – должен быть нашим партнером, а не отцом для детей-несмышленышей.

– Интересно, а сейчас он нас слышит? – спросил Пичеррили.

– Если Аникеев услышал, слышит ли мегамозг? – хмыкнул Булл. – Слышит, только знаков не подает.

Раздалось пронзительное шипение. Бруно, стоящий спиной к люку, резко обернулся, хотя было ясно: ничего страшного и даже экстраординарного не произошло. В корабле и шлюзовой камере выровнялось давление, можно было избавляться от скафандров.

Скомканный золотой парус уносило прочь от корабля. Зрелище красивое, и все же расставаться с ярким невесомым полотнищем, много дней ловившим для «Ареса» солнечный ветер, было жаль. Какая-то веха оставалась позади. Очень скоро эти вехи начнут проноситься мимо с головокружительной скоростью… Долгий путь через неизведанную пустоту подходил к концу, события спрессовывались, а время замедлялось в гравитационном колодце Марса.