Мария Фомальгаут - Продам май (сборник)

Ну еще так по мелочам учил… географии… а что там учить, это у нас по молодости географии до хренища было, и лужок, и лесок, и озеро, учи не хочу, а сейчас что… десять домишек, вру, девять уже осталось, без манькиного, дорога да стена. Вот так и есть, дорога ползет, и хрень всякая из пустоты, из бездны, из бесконечности на дорогу опускается, и к Стене ползет.

Тут кто-то из амбалов ляпнул, а что за стеной? Ну я ему и сказал, как мамка в детстве говорила: а сходи да посмотри, что у меня-то спрашиваешь? Притих, уши прижал, ясное дело, кто же туда полезет…

Сегодня не подфартило.

Так не подфартило, что неподфартивее некуда.

Сынишка-то у Егорыча запропал.

А запропал, это дело гиблое, дело темное, гиблее некуда. У нас-то захочешь — не запропадешь, полтора домишка, да землички чуток. Так что если запропал, тут две беды себе думаем: или с землички за край земли сколдыбасился, или, башка дурная, за хреновиной какой к стене ломанулся, в стену и утянулся.

Ну что, что, походили, конечно, по домам — по теремам пошукали, не сидит ли у кого Панька Егорычев, не засиживается ли. Особо на Оксютку грешным делом думали, уж больно она парню егорычеву глазки строила, вот и выстроила, вела, поди ж ты, а Панька у нее в доме и схоронился, чтобы батька ему бока не намял… А нет, Оксютка сама все глаза выревела, и никогошеньки у нее в комнатке нет, один котяра сидит, муркает, намывается.

А потом глядь-поглядь — а у Егорыча на кухне бумажка лежит, к столу пришпиленная, и написано, дескать, не ищите, ушел в стену, посмотрю, чегой там есть. И написано-то каля-маля, не разберешь, я бы ему в школе за каляки-маляки такие пару влепил…

Вот это не подфартило, так не подфартило.

Уже и не знали, что мозговать: так-то человек случаем в стену утащится, так поминаем, оплакиваем, как усопшего, а тут самостийно в стену ушел, вроде как самоубился. Ну и отпевать, отплакивать не стали, молча помянули, как самоубивцев поминают. Оксютку жалко, изрыдалась девка, изболелось сердечко…

А через месячишко и Оксютка загинула. И тоже бумажку оставила, к столу приколола. Ох, костерили деваху, а что костерить, ясен хрен, у любимых один загинул, второму не жить, не дышать.

Да это-то полбеды… А дальше как мор какой пошел, как дурь какая, то один загинет, то другой, кто с женой поссорится, — и тудыть, в стену, кого отец-мать высекут — тоже тудыть. А то и вовсе без причины, бумажку оставят, так мол, и так, хочу знать, что там…

Да то еще подмечать стали, кто с катушек сбрендит, со злости туда ускакает, так наутро кровь на стене выступит, промелькнется. А на кого дурь найдет мир за стеной глянуть, тот бескровно загинет.

Так-то…

А потом и не подфартило.

Так не подфартило, что раньше никогда так не неподфартывало. Мы еще рады-радешеньки, по Дороге-то за день уж чего только не понаехало, и плиты, и холодильники, и диван матерый такой, и плазмы, и эти все, айфоны-хренфоны, парням-девкам на радость…

А к вечеру глядь — земличка-то наша и рухнула.

Крепенько рухнула, вот так полземли хлобысь — и нетути. И ладно бы пустырь какой рухнул, да хоть дом чей рухнет, не так жалко, а то поле.

Ох, горе горевали, а как горе не горевать, из чего хлеб печь, где муку взять… Бабы вой подняли, у мужиков только мат-перемат стоит, а что делать-то?

Это к вечеру уже смекнули, что делать, Егорыч смекнул, ну, Егорыч мужик башковитый, чтобы он да не смекнул! У Дороги сел, мы уж грешным делом подумали, в стену самоубиться хочет, ан нет, видим — хоп, хоп, на дороге чегой-то ловит, глядь — то хлеба каравай, то масла кус, то сала шмат.

Тут-то и смекнули, а на хрена поле вообще, если Дорога есть?

Сегодня подфартило.

Оно и ясно, если долго не подфартывает, пора бы уже и подфартить. Три дома сразу прикатили по Дороге-то, только и успевали вытаскивать, задолбались все. Третий дом, правда, с Дороги не утараканили, добротный такой, о трех этажах, пока тащили, давай, сюда, на меня, тяни, он хоп — искрами рассыпался, и вот уже дома нет, одни спирали серебристые в воздухе мерцают.

Ну, ясен пень, Дорога, она Дорога и есть, хрен пойми, чего от нее ждать-то.

А наутро еще круче подфартило.

Егорыч загинул. Мы уж собрались, жребий тянуть стали, кому дом Егорычев достанется. Мне жребий выпал, другие все исшипелись, ну на хрена тебе домище такой, вон, у Витюхиных мал-мала-меньше… Ну и ладно, старый свой домишко Витюхиным сдавать буду, все прибыль… А дом так не дам, если добро к тебе в руки само пришло, неужто выпустишь?

Стал я Егорычевы бумаги разбирать, тут-то понял, дело нечисто. Мы-то мозговали, что он с горя об стену самоубился, сыновей потерял, а жена с землички оступилась. Ан нет. В доме бумажек до хренища, всякие штуки написаны, аз, буки, веди, ехали медведи… Интрегалы, переделы, иксы с игреками… Все про Стену-то, что за Стена-то, да что там за стеной. Ах ты, думаю, мы парней за такое дело розгами лупим, чтобы в Стену не ухлестали, а сам-то…

Так-то не понял я ни хренушки, одно в душу запало, жирнехонько так нацарапано поперек страницы, Стена, дескать, это начало…

Ясное дело, с мозгов спятил, а вроде башковитый мужик был. Ну, ясен пень, которые башковитые, те с мозгов и спячивают…

Сегодня подфартило.

Так фартануло, дальше некуда. Никогда такого не было, весь день, вот как с утра и до вечера по Дороге добро всякое так и прет. То месяцами ждешь, хоть бы чего хорошее, все какая-то галиматья-чертовщина едет, а тут на тебе! Одежи до хренища, мебели, штуки всякие, ковры, картины, жрачки столько никогда не видел, век не пережрать. Ну мы с Илькой вообще задолбались все это добро с Дороги стаскивать. А с кем еще, только и остались в мире, что я да Илька, которые с мозгов не сбрендили, остальные все в Стену ухлестали, как дурь какая мором пошла…

Под вечер уже уходить надумали, на ногах не стоим, глядь — чего-то там блестит на Дороге, Илька туда, вижу, трон золотой тащит. Матерый такой тронище, и подушечка на нем бархатная. А Дорога-то в том месте дрянная, полшажочка до бездны. Я ему давай орать, ты обожди, дай подсоблю, да какое там… Себе самостийно он, что ли, хотел этот трон приспособить… Только вот с ним вместе в бездну и сколдыбасился.

Я прямо сам чуть с мозгов не сбрендил, не ждал такого. Уж никак не думал, что все это добро мне одному перепадет, что мы вдвоем по Дороге нашукали.

Так-то.

Ночь не спал.

Редехонько такое бывает, чтобы ночь не спал. А тут сна ни в одном глазу, как отрезало. Будто самый сон в Стену уполз, утекся.

И мысли какие-то дурные лезут, уж ничем их не прогонишь, липучки от них под потолком повесил, и то не помогло, летают, проклятые, на липучки не садятся. А как спать, на Дороге шум-гам стоит, звенит что-то, потрескивает, потряхивает, черт его пойми, что. Всполохи какие-то, едет что-то, катится. Ну и земличка осыпается с шорохом, жутковато так… Оно ясное дело, до дома моего не доберется, где это видано, чтобы у дома моего земличка осыпалась… а все равно боязно.