Максим Казаков - Принцип Земля

— Так лучше из соображений безопасности, — ответил прагматичный Глеб. — Нам не нужно лишний раз светиться в неприятностях. Мало ли, что там, в толпе, может случиться. Несмотря на то, что примула, символ праздника, стала символом и нашего движения, мы не хотим явно показывать, что мы существуем.

— Но при этом ты часто выглядываешь в окно, смотришь на проходящих мимо людей, — заметила мать.

— Пытаюсь понять, почему этот праздник существует даже после начала столкновения.

— Люди хотя праздника!

— Допустим, люди хотят и отмечают по привычке. Но если бы не было централизованной поддержки, все бы медленно утихло. А правительство поддерживает почему-то этот торжество. Это единственное в году разрешенное массовое мероприятие. Причем всемирного масштаба.

— Ты забыл, сын, про Новый год, — возразила Нонна.

— Да. Ты права, — согласился Глеб. — Еще Новый год. А ты сама-то почему не пошла? — в свою очередь спросил он.

— Настроение куда-то пропало.

— Чё это так? С утра крутилась возле зеркала, примеряла даже что-то? А теперь вдруг передумала?

— То-то и оно. Покрутилась и передумала.

— Что-то как-то не срастается, — улыбнулся Глеб и попытался выпутать мать из ее надуманных причин. — Ты не захворала часом?

— Нет, — уверенно ответила Нонна. — С чего ты взял?

— А что тогда случилось?

— Ну, там в основном одна молодежь, что я там буду как… — она даже не стала договаривать.

— Да ладно тебе, мам! Что ты, в самом деле, ерунду то говоришь?! И чем ты молодежи помешаешь-то? Молодежь на столько что ли глупая?

— Молодость глупа, зрелость занята, старость уродлива, — ответила Нонна.

— Я, кажется, даже знаю, чьи это слова. Или от тебя, или от отца я их уже слышал, — улыбнулся Глеб. — Того самого соседа, с которым я на полгода всего по жизни пересекся? Как там его звали? — Глеб стал вспоминать имя.

— Ванька, — помогла мать и медленно, уважительно произнесла его полное имя. — Иван Афанасьевич Бублов.

Ее глаза моментально подобрели от возникших в памяти картинок, как она просила его не на долго остаться с малышом, а он убегал сначала побриться, чтобы, сюсюкаясь, не колоть ребенка щетиной, как они уговаривали его переехать к ним, но Ванька сам становился, словно ребенок, и ни в какую не соглашался.

— Не смогли мы его уберечь, — добавила Нонна.

— А отцу, кажется, больше нравился несколько другой вариант этой фразы.

— Да? А я что-то не помню.

— Там, кажется, как-то так было: в молодости есть время и красота, в зрелости есть красота и уже немного мудрости, в старости достаточно мудрости и времени. И, получается, всю жизнь чего-то не хватает!

— Да, сосед у нас был с изюминкой. А мы, представляешь, с ним почти год просто пили пиво! Пока он однажды, допивая при этом, наверное, уже третью кружку, не сказал, что мы напрасно теряем за этим пивом время.

Глеб удивился и улыбнулся.

— А вы что же?

— Мы-то, конечно, были повидавшие жизнь, по восемнадцать, девятнадцать лет всем! В жизни, мол, нужно отрываться по полной! А он тут нам такое сообщает! Но он все-таки настаивал, что жизнь мала. Но не потому, что она длится всего шестьдесят, семьдесят лет, кому как повезет. Просто жизнь — это на самом деле редкие часы или даже минуты между «должен» и «нужно». Притом только те из них, которые ты сумел прожить осмысленно! — Пока Глеб осмысливал фразу, Нонна продолжала вспоминать. — Практически с этого момента все и изменилось.

Меньше чем через год появился ты. Отец хотел бросить учебу, чтобы нас кормить. Но Ванька гонял его, чтобы тот не бросал университет, сидел с тобой, чтобы я поспала немного. Всего не вспомнишь, чем мы ему обязаны. Ярик присматривал за его могилой, пока была возможность.

К сожалению, последний день праздничной недели, посвященной Земле, был испорчен. В этот день по заведенной традиции кто-то из людей, пользующихся мировым признанием, делился своими личными достижениями, способствовавшими тому, чтобы Земле стало лучше. Эту речь человек произносил со специального дирижабля, который взлетал с поля Трех надежд. Он прилетал сюда в первый день праздничной недели, и на нем привозили новый вид примулы, которого еще не было на этом поле. Его высаживанием открывался праздник.

Поле было открыто в конце двадцатых годов по инициативе Международного Союза Охраны Природы. И в день открытия были высажены более ста видов примулы, в том числе и редких.

В этом году чести завершить празднества своей речью был удостоен известнейший актер Саверио Перолла, который уже будучи на пике карьеры, решил снять серию фильмов об охоте на диких животных, пропагандировавших отказ от этой забавы.

Когда дирижабль оторвался от земли и медленно проплывал над площадью Трех надежд, расположенной в центре поля Трех надежд и заполненной людьми, Саверио стоял один на сцене в носовой части дирижабля. Микрофон в его руке взорвался. Взрыв был очень мощным: Саверио оторвало руку и, как впоследствии сообщалось в прессе, он скончался в больнице. Дирижабль был тоже сильно поврежден. Его еле удалось посадить недалеко от поля, но где не было такого скопления людей. Оторванная рука Саверио упала вниз.

Происшествие постарались замять, в считанные дни ликвидировав слухи и, естественно, не допустив никакой информации в средствах массовой информации, кроме тех кадров, которые все видели в прямом эфире. Но очевидцы тайком поговаривали, что рука не была окровавленной. И вообще не была похожей на оторванную живую человеческую.

Открыто свидетельствовать люди боялись, поминая подобные случаи времен начала столкновения.

— Пашала, как же здорово вы меня тогда поймали! — признался Браннекен.

Пелагея посмотрела на Нейта, пытаясь сообразить о чем это он. По ее лицу Нейт прочитал, что она, конечно же, не поняла его. Но Пелагея не стала сдаваться и пошла в наступление.

— И не только тогда!

— Как не только? — возмутился Нейт. — А когда еще?

— Вот! Только что! — звонко засмеялась она. — А ты про когда говоришь?

— Вот паразитка! Я-то про тот день, когда вы с Нейлом меня в центре проверяли. Я тогда пригрозился позвать охрану, а ты сказала, что я этого не сделаю, потому что не знаю, кто они.

— Ааа. Вон ты про что. А ты, наверное, сегодня их проверил?! — догадалась Пелагея.

— Первым делом, как только пришел в центр! Полгода ждал, с самого момента, как Глеб придумал способ. И тут получаетсчя либо детектор не работает, либо… Но все охранники — люди! Регистратура, веришь ли, тоже.

— Регистратуру мы тоже проверили. Только без крови обошлось. Когда я от нее потребовала вызвать тебя и Тревора, она побледнела.

— Кровь отхлынула.

— Ну, видимо, да. Так, значит, ты говоришь, их в центре нет. А главный?