Василий Сахаров - Кубанская Конфедерация

Мы вышли во двор бара. Летняя жара накрывала весь турецкий берег, обжигала улицы небольшого посёлка, где мы находились, и только редкие порывы лёгкого ветерка, прилетающие с моря, хоть как‑то спасали от этого пекла. Для Трапезундского вилайета такой климат — стандарт, и местные жители к нему привычны, а мне такая погодка совсем не по нутру. Я уселся в джип наёмников, и Кара спросил:

— Сегодня какое число?

— Восемнадцатое августа.

— Ты когда‑нибудь на празднике кочевников из Сиваса был?

— Нет.

— Тогда тебе повезло, сегодня ты на нём побываешь. — И обратился к своему водителю: — Боря, поехали в Келер.

В сопровождении двух машин с охраной джип сорвался с места и направился в посёлок Келер, где ежегодно останавливались кочевники из разрушенного города Сивас.

— А что там за праздник? — обратился я к наёмнику.

— День поминовения Хаджи Бекташа, древнего мусульманского святого и покровителя корпуса янычар. Его как раз сегодня отмечают. Официальная часть у тамошних племён до полудня, и нам она неинтересна, так что сейчас мы подкатим, перекусим и на племенные зрелища успеем посмотреть. Видишь, — пояснил он, — хотел тебя в культурном месте встретить, посидеть по‑родственному, а не сложилось. Однако ты меня знаешь, если у Кары душа праздника просит, значит, он в любом случае состоится.

— А нам там рады будут?

— Будут, — Кара усмехнулся всеми своими золотыми зубами, — местный вождь Сулейман — мой большой друг.

— С чего бы это?

Он наклонился ко мне поближе и на ухо прошептал:

— Мы с ним земляки.

— Так он же турок, а ты с Дона?

— Мы оба с Дона, и на самом деле вождя зовут не Сулейман, а Соломон Гершвин. Только это тайна, и ты её никому не говори.

— Так как же он вождём у мусульман стал и зачем ты мне это рассказываешь?

— Как он самым главным у местных кочевником стал, я не знаю. А рассказываю это тебе как близкому человеку и родственнику, может, что и пригодится когда‑нибудь. Ведь если бы я тебе про тайник в доме Василиади не рассказал, то так легко ты бы Марьяну не нашёл. — Он хлопнул меня ладонью в грудь. — Молоток, Саня! Так и надо жить. Есть твоя женщина, есть ты, и между вами никого быть не может, приехал и забрал, по‑мужски поступил. Уважаю!

Кару понесло на воспоминания, и так, пыля по грунтовой дороге, петляющей между садов и виноградников, наш кортеж вскоре добрался к большой и расчищенной поляне возле развалин посёлка Келер. Здесь, раскинув около сотни разноцветных шатров, стояло одно из кочевых племён, сложившееся из беженцев города Сивас, в котором во время чумы на одном из местных предприятий произошёл серьёзный химический выброс. Земля в тех краях для жизни стала непригодна, и с тех пор, разбившись на группы, бывшие жители Сиваса кочевали по Турции и мечтали о возвращении к могилам предков и своим святыням.

Машины остановились, и к нам в сопровождении нескольких человек подошёл вождь этого племени Сулейман Хаджи, высокий смуглый бородатый мужчина в роскошном халате зелёного цвета и высоком белом тюрбане с зелёной же окантовкой.

— Здравствуй, Кара.

Сулейман прекрасно говорил на русском языке, и тех, кто был с ним рядом, это не удивляло.

— Привет, Сулейман. — Наёмник вышел из машины и как старый товарищ обнялся с вождём.

Мы направились в глубь становища и спустя пару минут оказались в огромном пёстром шатре, пологи которого были приоткрыты для притока воздуха. В центре стоял дастархан, весь заставленный едой, преимущественно варёной бараниной и жареной рыбой. Рядом с шатром в пятидесятилитровых котлах томился плов. От ароматных запахов, распространяющихся вокруг, у меня начала выделяться слюна, и я вспомнил, что не ел уже двенадцать часов.

Поджав под себя ноги, мы уселись подле праздничного стола.

Когда час спустя мясо, плов и рыба были с огромным удовольствием поглощены, пришёл черёд иного угощения. Местные девчушки, все как одна темноглазые и черноволосые, юркими змейками пробежались по шатру, и вместе с фруктами на скатерти появились напитки — пиво, вино, арак и какие‑то неизвестные мне соки.

В шатре нас было трое: хозяин этого походного жилища и мы с Карой. Сулейман ещё в начале трапезы пристально посмотрел на меня, поводил своим крючковатым носом и спросил наёмника:

— Николай, а кто это с тобой сегодня?

— Это зять мой, из Конфедерации приехал, Саня Мечников.

— Это тот самый, за которого ты мешок золота давал?

— Он самый.

Вождь сосредоточил своё внимание на мне:

— И как тебе у нас в гостях?

— Неплохо, угощение хорошее и люди доброжелательные. — Я постарался быть дружелюбным и задал встречный вопрос: — А что у вас за праздник сегодня?

Сулейман неспешно огладил ладонью левой руки свою длинную чёрную бороду и ответил:

— Мы все из одной деревушки, которая называется Хаджибекташ, и в этот день, вот уже пятьсот лет подряд, мы поминаем человека, в честь которого наше поселение и было названо, мудрого учителя Хаджи Бекташа. Для нашего племени это не просто какое‑то событие, а знак того, что великий мудрец где‑то рядом с нами и присматривает за своими людьми. Когда в 2014 году чума гуляла по земле, он в образе старца, одетого в простую чёрную рубаху и тунику, появился перед ещё живыми людьми деревни и предупредил их о гораздо большей опасности, которая идёт из города в виде облаков удушающего дыма. Так наши предки, покинув свои дома, спаслись — пережили Чёрную Смерть в горных теснинах.

— Да ладно тебе, Соломон, баки заливать, — в рассказ вклинился весёлый голос Кары. — Когда это происходило, твои предки на Темернике вместе с моими в подвале дома сидели и носа на улицу не показывали. Тоже мне, достойный потомок османов нашёлся. У тебя с ними общего — только хер обрезанный.

— Ах ты, падла! — Чинный и благопристойный вождь племени моментально переменился в лице, весь как‑то покраснел, разъярился и, схватив лежащую рядом расшитую подушку, с силой метнул её в наёмника. — Сдал меня, козёл!

— Успокойся ты, кроме нас троих эту тайну по‑прежнему никто не знает, — увернувшись от мягкого снаряда, ответил Кара. — Саня для меня почти как сын, и может, ему придётся к тебе за помощью обратиться. Так что, Соломон, запомни его, и если что, отнесись, как и ко мне.

— Ладно, — вождь вновь преобразился в невозмутимого и солидного человека, встал и направился на выход, — отдыхайте пока, а мне пора своих соплеменников навестить — праздник ведь.

Сулейман покинул нас, и вскоре в лагере заиграла музыка. Дружный и слаженный хор в несколько мужских и женских голосов запел тягучую песню, а струнные инструменты и несколько барабанов придавали мелодии приятное и лёгкое звучание. Сначала голоса были едва слышны, они сливались с музыкой в одно целое. Однако затем они стали превалировать, и исполняемая хором песня на незнакомом мне языке разнеслась над всей племенной стоянкой. Так продолжалось несколько минут, и всё это время, внимательно вслушиваясь в песню, мы с наёмником молчали. Наконец, музыка на время стихла, голоса замолчали, и Кара решил перейти к серьёзному разговору. Он сел напротив меня и, глядя прямо в глаза, спросил: