Василий Сахаров - Кубанская Конфедерация

— Именно, — согласился Кара. — Сатанисты встретили меня в районе Славенска, и не только теми кланами, что на Дебальцево должны были наступать, но и теми, кто против Днепропетровска с Доном работали. Трое сектантов на одного моего бойца, да ещё в лесах, так что нам не помогли ни миномёты, ни химбоеприпасы, ни огненная смесь. Наши отряды на развалинах города зажали и блокировали. Три раза я на прорыв шёл, и каждый раз мои воины несли потери и возвращались на исходные позиции. Дошло до того, что я, Кара, гроза всего Черноморского побережья, сам мира запросил, а в ответ — только полное презрение. Полтора месяца на руинах Славенска сидел, и уже от отчаяния пошёл на прорыв не к Дебальцеву, а на Изюм. Со мной девятьсот головорезов, три десятка вьючных лошадок, пяток миномётов и все оставшиеся боеприпасы. Мы проломились сквозь вражескую оборону, вышли к Изюму, да так удачно, что целый клан накрыли. Сам понимаешь, жалеть я никого не стал и такую резню там устроил, что они её надолго запомнят. Курвы!

Кара замолчал, а я поинтересовался:

— Что за клан?

— Зелёные Ромбы, те самые, которые должны были Луганск задавить.

— И что дальше?

— Ха! — Кара усмехнулся. — Я этим фанатикам такие бега по их территории устроил, какие никогда и нигде не устраивал! Представь себе: зигзагами и всё ближе к Харькову. От Изюма к Петровскому и поворот к Северскому Донцу. Одним броском форсировал реку — и на Савинцы, от них — на Балаклею, а там снова переход через реку и на Первомайский. Эти твари перепугались, что я смогу к Харькову выйти, и всё, что можно, туда перебросили. А я посмотрел на это дело, повернул на юг и в конце августа смог в Дебальцево пробиться.

— Сколько у тебя людей уцелело?

— Двести девяносто три человека из пяти тысяч, которых я в поход повёл, и почти пятьсот бойцов в Дебальцеве.

— Не много.

— Да уж, кровью мои наёмники умылись, но и сектантов мы наваляли прилично. Кстати, они мне прозвище придумали — Мясник.

— А как руку потерял? — Я кивнул на его культю.

— Метательный диск. Чирк! И руку по самый локоть как бритвой срезало. Что самое обидное, это во время последнего прорыва произошло.

— А здесь, в Конфедерации, что делаешь, и вообще какие планы на будущее?

— Хочу в Одессу уехать. Денег немножко есть, на старость хватит. А воевать больше не интересно, был Кара боец, да весь вышел. Сюда приехал с Симаковым повидаться и попросить его, чтобы он остаткам моих отрядов материально помог и оружия подкинул. Ты ведь Остапа‑одессита помнишь?

— Помощника твоего? Помню.

— Вот, он решил за Дебальцево до последнего патрона сражаться. Надеется, что сможет его удержать, и думает, что после тех потерь, что сектанты зимой и летом понесли, на какое‑то время они свой натиск ослабят, а ему удастся привлечь новых бойцов и снова сделать из отряда мощную силу.

— Ну, дай ему боги удачи.

— Да, удача Остапу сейчас не помешает.

Ещё какое‑то время пообщавшись с тестем, который после летней военной кампании на Украине почувствовал, что его молодость и зрелость уже прошли, а старость, наоборот, подступила вплотную, мы разошлись. Кара направился в одну из гостевых комнат, где он остановился со своими супругами, а я, как только встал, почувствовал на себе внимание одного из моих пёсиков. Это как если бы резкое дуновение холодного ветерка по волосам на затылке. Одно мгновение — и всё проходит. Находясь вдалеке, Умный и Лихой общаться со мной не могут, здесь контакт глаза в глаза необходим, но подать сигнал они в состоянии. Думаю, что потомки Лидера, уже прижившиеся у меня дома, желают что‑то сообщить, а коль так, значит, встреча до утра не подождёт.

Скажу сразу: я не собачник и не кошатник. К домашним животным отношусь неплохо, но и только. Были бы у меня на попечении обычные волкодавы, посадил бы их на цепь во дворе. Но потомки Лидера — новый разумный вид, а потому и отношение к ним соответствующее. С самого начала их проживания под крышей моего особняка Умному и Лихому отвели небольшую комнату на первом этаже, убрали из неё всё лишнее и пробили свободный выход во двор.

Поначалу домашние, то есть слуги, Марьяна и её сестры, восприняли это как мою причуду, а потом привыкли, и ничего, теперь даже не удивляются тому, что два молодых волкодава свободно бродят, где захотят, тем более что грязи от них нет, пёсики не чудят и мебель не портят. Под это дело даже сами себе объяснение придумали: мол, собаки хорошо выдрессированы, да и только. Это нормально, так и должно быть, и про то, что псы при желании могут выхватывать кусочки их мыслей, им знать не надо, и только мой малолетний сын почему‑то очень быстро разобрался, что же с собаками не так, и вполне сносно с ними общается. Думаю, это оттого, что он ребёнок и многое воспринимает совершенно иначе, чем взрослые. Впрочем, пока это не суть важно, и более интересно, во что выльется его регулярное общение с разумными псами, когда он подрастёт.

Я вошёл в комнату, где проживают мои четвероногие подопечные. На месте только один из них. Короткошёрстый и чёрный Умный, который больше похож на кавказскую овчарку, чем на анатолийскую. Ему всего три с половиной месяца, а он уже весит минимум сорок пять килограммов и в холке достигает сорока сантиметров. Второго пса на месте нет. Присел на чистый диванчик, который стоит подле самой двери. Умный встал с коврика, где он лежал, и подошёл ко мне.

Пёс задрал голову, и я всмотрелся в его желтоватые глаза. Всё произошло как обычно: лёгкая потеря ориентации, которая продлилась секунду или две, головокружение — и пошла подстройка наших разумов один к другому. Теперь я мог видеть, что хотел передать мне Умный, а он выхватил мои мысли и стал как бы сканировать мой мозг. Прочесть всё, что я знаю и видел, он не в состоянии. Однако основное пёс понимал чётко и ясно, точно так же, как и я: при нашем контакте происходил размен образами, которые при желании можно перевести в разговорную речь.

— Старший вернулся, — в мыслеобразе Умного удовлетворение и констатация факта.

— Что ты хочешь мне сказать, Младший? — задал я ему вопрос.

— Беда стоит у твоего порога, вожак. Лихой сейчас за пределами особняка и следит за теми, кто хочет принести тебе смерть и зло. Я могу перекинуть часть его мыслей на тебя, и ты сам увидишь своих врагов.

«Надо же, — удивился я, — оказывается, помимо всего прочего, они могут быть ещё и ретрансляторами один от другого».

— Давай, соединяйся с Лихим, — с моей стороны полное согласие.

Картинка того, что я вижу, резко сменилась. И я стал частью Лихого, второго моего подопечного. Он‑я затаился в развалинах многоэтажного дома, который находится в ещё невосстановленной части города, по‑моему, это улица Карасунская, но я могу и ошибаться. С неба льёт холодный дождь, шерсть пса намокла, и сырость ему неприятна, однако он‑я терпеливо наблюдал за группой из десяти человек, которые одеты как самые обычные горожане. На них длиннополые кожаные куртки с капюшонами, и если бы не автоматы Калашникова, которые они держат в руках, то их запросто можно было принять за рабочих какого‑нибудь столичного завода. Он‑я просканировал эмоции этих людей: они совершенно спокойны, сильных чувств не выражает ни один. Для пса это необычно, поскольку таких людей он видел нечасто, а мне это говорит о том, что люди с оружием — профессионалы, и волнение перед боем для них давным‑давно пройденный этап.