Василий Сахаров - Кубанская Конфедерация

— Тогда ваши резоны понятны.

Военные вожди ушли, и я окликнул переводчика, который стоял у окна:

— Антонио.

— Да, синьор. — Он подошёл ко мне.

— Ты к рыбакам в деревню часто ходишь?

— Почти каждый вечер. У меня там подруга появилась…

— Дочь местного старосты?

— Она самая, — подтвердил Праска.

— Сегодня пойдёшь в деревню и расскажешь Анджело Кастелли обо всём, что здесь сейчас услышал. Понял?

— Да. — Переводчик закивал.

— Можешь идти. — Праска замялся, и я спросил: — Что‑то хочешь уточнить?

— Синьор, Кастелли знает, что сам бы я не решился что‑то рассказать. Мне можно сослаться на вас?

— Не можно, а нужно. Намекнёшь ему, что я ценю старую дружбу и честность, знаю о его родстве с семейством Патти и не уважаю заговорщиков, которые могут отдать кусок своей земли за чьё‑то невмешательство в их дела. Думаю, что староста всё поймёт правильно и незамедлительно предупредит своего родственника о грозящей ему опасности.

— Мне всё ясно.

Антонио Праска быстро вышел из комнаты, а я задумался о том, верно ли поступил в отношении военных вождей. И, рассмотрев ситуацию с разных сторон, пришёл к выводу, что я прав. Мне и нашей эскадре не нужны воинственные соседи, тем более такие наглые и жадные, как Кальвари и Грацци, которые сначала уничтожат стариков, затем начнут истреблять их семьи, а после этого между собой схватятся. Как ни раскладывай ситуацию, а бойня под боком мне совсем неинтересна. Поэтому я предупреждаю Патти, и у воинов, которых я всё равно получу от местных правителей завтра вечером, наверняка будут другие вожди, в этом сомнений нет.

Таким был этот день, а ночью произошло ЧП. Не какая‑то там банальная драка или ещё что, а проступок, который я расценил как предательство всего отряда.

Началось всё с того, что в комнате, где мы жили с Лидой, после полуночи появился Лихой, которого в последнее время я видел не часто, но он всегда был где‑то неподалеку. Разумный пёс был встревожен, я сразу же проснулся и, понимая, что по пустякам Лихой беспокоить не станет, сразу же взглянул в его глаза. Мгновенный контакт, мыслеобразы, и разрыв связи. Я увидел всё, что пёс хотел мне показать, резко вскочил, оделся, схватил автомат и выметнулся на улицу.

Всё это происходило очень быстро, но Лида тоже успела накинуть на себя костюм и с оружием в руках ринулась за мной. По пути я прихватил патруль — трёх бойцов, прохаживавшихся между бараками, и вскоре мы оказались в небольшой рощице за крепостью. Здесь располагался один из наших боевых постов, который прикрывал позиции артиллерийских батарей, и на нём постоянно находились два бойца из дежурного подразделения.

Глубокий окоп, бруствер, маскировочная сеть, а под ней ручной пулемёт и два воина. Всё как обычно, вот только бойцы службу не несли, а спокойно сопели в обе дырочки. Нет, они не спали, они находились в наркотическом опьянении, видели свои, одним им понятные цветные сны и ничего вокруг себя не замечали. Лунный свет падал на их слюнявые лица, и меня взяла такая злость, что хотелось втаптывать их в землю, бить ногами, ломать носы и крушить их кости.

Я знаю, что никто из нас не идеален и у каждого имеются слабости, которые он в состоянии перебороть, или наоборот, является их рабом на всю свою жизнь. Однако наркотики в моём отряде были под категорическим запретом, и каждый воин, подписывая контракт на службу, об этом знал. Ладно бы бойцы попались вне службы, тогда изгнал бы их из отряда, да и забыл про них. Но они находились на боевом посту, на территории, которую только условно можно было назвать спокойной, и поэтому изгнание им не светило.

— Что произошло?

К боевому посту подбежал дежурный сержант, пластун из Кавказской.

— Полюбуйся на красавцев, — откинув ногой сетку, кивнул я на дозорных.

— У‑у‑у, пьянь! — проворчал дежурный. — Где только достали?

— Это покруче алкоголя. Думаю — наркота, может, маковая выжимка или что‑то подобное.

— Откуда? — удивился он.

— Чёрт его знает откуда, но скорее всего, у местных жителей достали.

— Что с ними делать?

— Обыскать, связать и в карцер. Утром соберём трибунал и на нём решим их дальнейшую судьбу.

Провинившихся бойцов повязали, и после завтрака на портовой площади был выстроен весь личный состав отряда: моряки, десант, молодёжь, бригады строителей и техников. Все уже знали, что произошло, и тягостное молчание давило на людей тяжким грузом, вселяло в них неуверенность и заставляло оглядываться по сторонам.

Военно‑полевой трибунал в составе командира отряда, то есть меня, командира группы, в которой числились бойцы, сержанта Перова и капитана «Ветрогона» майора Скокова занял своё место за вынесенным в центр площади столом, и начался допрос наших бывших товарищей.

Где взяли наркотики? Молчание. Один минус. Как давно употребляете? В первый раз попробовали. Ложь! На венах каждого по дорожке. Второй минус. Чем расплачивались за наркотики? Молчание. Третий минус. Этого достаточно. Приговор — расстрел.

Только прозвучал вердикт трибунала, информация полилась из приговорённых к смерти бойцов сплошным потоком. Выяснилось, что наркотики им поставлял один из местных жителей, который работает на вождей из Кальтанисетты, а расплачивались они с ним информацией о всех наших планах и положении дел в отряде. Подобное происходило уже больше месяца, с той самой поры, как мы из последнего похода вернулись, и слив информации на сторону шёл такой, что вожди соседней провинции знали о нас практически всё.

Приговор менять не стали. Бойцов расстреляли за лагерем, там же их и закопали. Наши первые мёртвые на сицилийской земле, не герои, прикрывшие своих товарищей и грудью встретившие врага, а предатели, банальные наркоманы, за дозу продавшие боевое братство. Звучит несколько пафосно, но это правда.

Настроение было препаршивое, и можно было сказать, что день испорчен. Но на следующий день мы должны были отправиться в новый поход, так что расслабляться не следовало.

В работе часы летели незаметно, и вечером прибыло местное ополчение — триста пятьдесят мужиков во главе с новым командиром. Как и ожидалось, готовивших переворот против Патти и его близких боевых вождей ждала незавидная участь. На ночь глядя они выехали в одно из отдалённых селений и в предутреннем тумане упали с крутой горки, да так неудачно, что оба сломали себе шею. Разумеется, из‑за этого печального события поход откладывать не стали, а местное ополчение возглавил внук старого Патти — молодой перспективный Джузеппе, который был готов подчиняться моим приказам и не переспрашивал по десять раз, какова его доля.

По приходе сицилийцев был собран наш военный совет, обговорены все последние детали и решены мелкие вопросы, которых в большом сообществе людей всегда преизрядное количество. Всё как обычно. Офицеры разошлись, а после них появились Тарпищев и Серый, оба усталые, но глаза блестели, настроение хорошее, и кураж от предстоящего дела их не отпускал. Я по‑доброму позавидовал им, и, если бы была возможность самому сходить с группой воинов на Кипр, пошёл бы не раздумывая. Однако командиру отряда не положено на такие задачи ходить, а раз так, то идёт группа Серого.