Мэтью Джонсон - «Если», 2009 № 08

Я подошел к катеру и застыл. Ковбой сидел на корточках возле люка и выводил на борту угольком: «Здесь был Джон».

Я ляпнул:

— Вы же умерли.

Он спросил, высунув от усердия кончик языка:

— Почему вы так решили, Сергей?

Я сказал:

— Вы кричали так, будто вас рвут на куски.

Джон сказал:

— Я кричал, потому что у меня будильник свалился с плеча и разбился. Знаете, как обидно?

— Папа!

Я обернулся. К нам ковыляла Кэйти. Правой рукой она закрывала рану в сердце, левой сжимала новенький будильник. Из раны сыпались оранжевые искры.

Будущее, в котором Кэйти умерла, лопнуло, как воздушный шарик.

Я пробормотал:

— Кэйти, ты робот?

Девочка не ответила. Она подошла к Джону и опустилась перед ним на колени. Джон вздрогнул, и уголек в его пальцах треснул. Кэйти аккуратно приладила новый будильник к плечу ковбоя.

— Папочка, вот. Не переживай, у нас в запасе много будильников. А теперь, пожалуйста, пойдем домой.

Джон катал в пальцах остатки уголька.

Я спросил:

— А как же закон, запрещающий выходить из дома?

Кэйти ответила, не оборачиваясь:

— Да нет никакого закона.

Она прижала голову Джона к груди и прошептала, гладя его седые волосы:

— Просто папе очень-очень грустно.

Я сказал:

— Не понял.

Кэйти посмотрела на меня и спросила:

— Вы знаете, что такое щемящая грусть, Сергей? Вы, человек, должны знать. Это такие два слова, которые, если их произнести вслух, перестают означать грусть, тем более щемящую. Поэтому мы с отцом раз за разом «произносим» их. Чтоб не чувствовать грусть. Чтобы убить ее. Чтобы забыть о том, что наши хозяева мертвы. Клин клином вышибают. Понимаете? Нет?.. Ну, не важно. Не вы первый, не вы последний.

Я спросил, помолчав:

— Джон тоже робот?

— Нет, что вы, — нежно сказала Кэйти, гладя отца по голове. — Папочка не робот. Роботам не бывает грустно. Папа — человек. Он очень добрый, хороший человек. Папе тяжело, потому что ему пришлось многое пережить. Но у него есть я, и я помогу папочке.

Я спросил:

— Если вы робот, как он может быть вашим папой?

Кэйти прошептала:

— Мой папа самый лучший. Правда, папа? Вставай, папочка. Пойдем домой. Я приготовлю твой любимый яблочный пирог. Ну же, давай. Держись за руку. Вот так. Кто у нас умница? Мой папа, кто же еще.

Кэйти помогла Джону подняться и, обняв его за плечи, повела домой.

Джон обернулся, смущенно улыбнулся мне и сказал:

— Простите, Сергей… как-то неловко получилось. Стыдно, ей-бо-гу. Вы так охотно верили. Предпочитаете не видеть правды, верно?

Я присмотрелся и увидел неизолированный многожильный проводок, торчавший у Джона из уха.

Я сказал:

— До свидания.

— До свиданьица, — сказала Кейти.

— Прощайте, — пробормотал Джон.

Я следил за тем, как роботы уходят. Как к ним тянутся арахниды. Как Джон и Кэйти ласково гладят их по головам, и довольные арахниды урчат от удовольствия. Может, все это время вонючие твари не нападали? Может, они хотели, чтобы их приласкали?

Джон и Кэйти вошли в дом.

Когда дверь за ними захлопнулась, я топнул ногой и закричал:

— Чертовы роботы! Идите вы к черту со своими тупыми законами и со своей идиотской щемящей грустью! Меня чуть кондрашка не хватил из-за вас! Козлы вы! Чтоб вам пусто было! К ним со всей душой, а они играются… Роботы фиговы! А я для вас готовил, старался! С этих пор никогда не буду стараться! Черта вам в зад!

Я ругался очень долго и громко.

А потом сел в катер и улетел.

На корабле меня никто не встречал. Заурядная миссия, зачем пышные встречи? Подумаешь, отвез колонистам еду.

Я заглянул на мостик. Капитан стоял у штурвала и смотрел на звезды.

Я сказал:

— Эх, намаялся я с этими колонистами…

Может, все-таки похвалит за удачное выполнение миссии?

Капитан выглядел усталым.

Он спросил:

— Что у тебя с голосом?

— А что?

— Хрипишь. Будто с футбольного матча вернулся.

Я откашлялся:

— Так лучше?

Он буркнул:

— Еду доставил?

— В наилучшем виде! — похвастался я.

— Колонистам понравилось?

Я засмеялся:

— Жевали так, что за ушами трещало.

Капитан глянул на меня исподлобья и спросил:

— Откуда у тебя револьвер?

Я тронул кобуру на поясе и сказал:

— Сувенир от колонистов. Кажется, он ненастоящий.

Капитан спросил:

— А с головой у тебя что?

Я притронулся ко лбу:

— Пустяки. Царапина.

Он сказал:

— Я не о том.

Я удивленно приподнял бровь.

Капитан пробормотал, вглядываясь в космические глубины:

— М-да… — Он поправил фуражку и спросил: — Маркин, что ты знаешь о Дагоне?

Я пошевелил извилинами. Имя звучало смутно знакомо.

— Знаю, что это нечто очень важное, — сказал я. — И что это — цель нашего путешествия. Или одна из целей.

Капитан кивнул и хотел что-то сказать, но тут в комнату вбежала инопланетянка Марина. Глаза девочки напоминали плошки, она задыхалась и не могла вымолвить ни слова. Мы переполошились.

— Что? Что такое?

Капитан тряс Марину за плечи:

— Девочка моя! Тебе плохо? Что случилось? Скажи, что произошло?! — Он кричал: — Живот болит? Живот?! Скажи правду!

Марина собралась с духом и выпалила:

— Печка заболела!

Мы онемели от ужаса.

И кинулись на кухню.

Рядом с печкой хлопотали Людочка и Ярцева. Печка жалобно стонала и хлопала дверцей духовки:

— Ох, мочи моей нет! Что же это делается, граждане? Что же творится…

Мы с капитаном спросили хором:

— Печка, что с тобой? Заболела?

— Душа у нее болит, — ответила Ярцева, поглаживая печкин бок.

Печка зажгла сразу все конфорки и простонала:

— Плохо мне! Ой, плохо, граждане! Душу рвет не по-детски, когтями ядовитыми терзает, зубами гнилыми треплет, матом ругаться хочется на жизнь распроклятую!

Капитан облегченно вздохнул, прислонил грузное тело к стене и строго произнес:

— ПОГ-2, немедленно прекрати паясничать.

Ярцева возмутилась, нервными пальцами схватившись за беджик:

— Она по-настоящему!

— А если по-настоящему, — сказал капитан, повышая голос, — пусть завязывает с бабскими истериками. ПОГ-2 демонстрирует поведение, недостойное русской печи, создающей в доме тепло и уют. Настоящая русская печь и в огонь, и в воду, и коня на скаку… а это что? Это не коня, и не воду, и не огонь… Нет, так не годится. Совсем не годится, если желаете знать мое мнение!

Печка не обращала внимания на капитана и продолжала стенать. Капитан поправил фуражку, закатал рукава и сказал:

— По-моему, кого-то пора отшлепать.

Печка тут же возмутилась:

— Как это отшлепать? Не имеете права! Нарушение моих конституционных прав! Я жалобу настрочу куда надо!

Капитана передернуло: