Алекс Норк - День святого Нормана Грея

Они уже собирались чокнуться, но раздалось повелительное:

— А где государственный секретарь?!

С той стороны произнесли через дверное окошко:

— Я здесь, Ваше величество.

— Зайди.

Появился средних лет туземец в очень хорошем, как и на Бруке, тонкого сукна костюме, только тоном светлее.

— Внеси сегодняшний день в число национальных праздников.

Тот мигом вынул блокнот и ручку.

— Как будет называться?

— Святого Нормана Грея.

— Прикажете епископу канонизировать?

— Разумеется.

Норман, вспомнив о главном, начал рассказывать Бруку про яхту, но тот небрежно махнул рукой:

— Я тоже тут после папы… люди иногда выводят из себя. Ты съешь икры.

Он встал и сунул голову к прутьям:

— Эй, там, веселенькое что-нибудь!

Приказы тут исполнялись с поразительной быстротой, Брук едва успел сесть, как громко, ладно и, действительно, весело зазвучал какой-то фокстрот.

— А здесь у тебя есть национальная команда?

— Народ спортивный, ты сам увидишь. Но вот проблема, — Брук досадливо качнул головой, — кусаются, черти, во время матча. Никак не могу отучить.

И снова воспоминания…

Скоро обоим сделалось так хорошо, что прилегли на доски на римский манер. Брук повелел принести ликеры.

А вскоре Норман неожиданно для себя заметил, что там, наружи, уже темно и камера освещена принесенными светильниками.

И тут же отметил сквозь легкий туман в голове оборвавшуюся за окном музыку.

Однако, вот, оркестр вновь заиграл. Торжественно, выделяя аккорды…

— Ха, — Брук ткнул большим пальцем в сторону прутьев, — не запылилась. Сейчас тебя познакомлю.

А Норман вдруг, наконец, узнал:

— Это гимн нашего университетского клуба!

— Да, — Брук улыбнулся во все белые зубы. — А теперь — гимн моего великого острова. Первая леди сама транспонировала его в более торжественные формы. — И чуть прислушался в сторону коридора… — Вот и она.

Норман посмотрел на дверь.

Открывая дверь, в проеме показался некто местный в ослепительно белом фраке и торжественно объявил:

— Первая леди!

Вслед за этим в камеру ступила высокое очень смуглое создание в сверкающем открытом платье с юбкой сильно выше колен.

После длинных стройных ног Норман увидел гриву волос и большие блестящие глаза, которые сразу вперились в Брука.

— Ты головой стукнулся?

И хотя вопрос был задан очень конкретно, Его величество Брук, не изменив римской позы, радостно показал на другой топчан:

— Дорогая, это мой друг и лучший квотербек всего американского футбола — Норман Грей. Присаживайся, дорогая.

Первая леди оглядела камеру.

— Куда мне присесть, на парашу?

Вопрос ушел туда же, куда и первый.

— Выпей с нами шампанского.

— Пошел ты на пальму! Брук, если ты начнешь управлять государством из камеры, народу это может скоро понравиться.

Она посмотрела на Нормана, который давно собирался соблюсти вежливость и встать, но, странным образом, сигналы от головы долго шли через тело в ноги.

— А вам, мистер Грей, если уж взбрендило резать людей, надо было сбросить в океан трупы. Акулы бы слопали, и нет концов.

Она опять перевела взгляд на мужа.

— Ты, кажется, говорил, что квотербек — мозг команды.

— Мо-озг! — радостно подтвердил тот.

— Я вижу, какой он у вас у обоих. А на остров уже наперли чертовы журналисты. Ты слышишь? Надо завтра с этим покончить.

— По-кончим!

В подтверждение огромная лапа махнула в воздухе, и хорошо, что ничего не было на ее пути.

— Так, собирайся.

Брук начал медленно и без всякого удовольствия подниматься.

— Да. Только мне нужно отправить естественные для организма потребности.

— Нет, столько я ждать не могу. Вы, Норман, проведете эту ночь здесь. Там, у ворот, журналисты. Понимаете, кое-что приходится соблюдать.

На прощание Его величество решил обнять и поцеловать друга. Однако… подвело равновесие, и Норман какое-то время лежал на досках, приходя в себя и проверяя глубоким дыханием, не повреждена ли грудная клетка.

А потом все-таки нашел в себе силы сесть.

Вообще-то, от очень хороших напитков голова сохраняет определенную чистоту, и Норман вполне узнал своего адвоката, сидящего с другой стороны, на месте, покинутом Бруком.

— Выпьете чего-нибудь?

— Благодарю вас, сэр, я только для разговора.

— Ну, как угодно.

Норман налил себе шампанского и уставился на икру — есть ее еще или не есть.

— Сэр, — начал адвокат, очень ласково глядя, — задача совсем несложная, но вы должны четко придерживаться инструкций.

— Нет проблем. Может быть, выпьете все-таки и закусите.

— Не беспокойтесь, сэр, не беспокойтесь. И послушайте меня внимательно.

— Я весь…

— Завтра на суде вы не должны ничего рассказывать. А особенно того, что говорили мне.

Хотя не было настроения с чем-либо спорить, Норман удивленно вскинул глаза.

— Да, сэр. Говорить буду я, вы должны лишь отвечать на вопросы. Слово «нет», произнесете, только если спросят: «Вы убивали?».

— Но я, действительно, не убивал.

— Тем более, сэр, тем более. А на все остальные вопросы отвечаете «да». Односложно, сэр. Вы запомнили?

— … да.

С левой стороны на груди адвоката, он только сейчас заметил, помещалось красивое, дюйма в два, изображение желтого попугая. С самоуверенным, если не сказать наглым, профилем. Ювелирная по качеству вещица.

Адвокат перехватил его взгляд.

— Награда за сообщение о вас Президенту. Высшая для человека моей профессии: «Попугай четвертой степени». За заслуги перед Отечеством.

— А какие бывают еще?

— О, «Зеленый попугай» — за большие заслуги. «Красный» — за огромные. И «Белый» — за сверхзаслуги. Таким орденом увековечен лишь Папа Римский и ваш президент.

— Вы католическая страна?

— Можно сказать, что так. Хотя наши люди больше всего верят в своего сиятельного Президента.

Норман подумал, что и сам сейчас в него больше верит…

Ночь прошла. Что-то было во сне иногда беспокойное, но короткими только моментами. Алкоголь высокого качества сделал свое — отключил те участки, от которых, вчера ему серьезно казалось, можно сойти с ума.

Он заснул на твердом топчане, а проснулся на мягком матрасе с чистым бельем, и в пижаме.

В камере большие напольные вазы с цветами, и это надо — старый грязно-рыжий унитаз заменили на белый новый.

На столе в ведерке со льдом шампанское, и еще всякое-разное.

Суд был назначен на двенадцать часов.

Из доставленного с яхты гардероба Норман приоделся в то, что построже. И когда уже совсем был готов, начал все-таки волноваться.

Сам начальник тюрьмы поехал сопровождать его в тюремной машине и, извиняясь, произнес уже какие-то знакомые слова про вынужденные, диктуемые внешними обстоятельствами неудобства.