Федор Кандыба - Горячая земля

— Да, они в порту на складе, — подтвердил Левченко.

— Когда их завтра распакуют, вы увидите части турбокомпрессора для сжижения воздуха. Установка невелика, но стоит целого завода: все охлаждение шахты можно перевести на жидкий воздух. Все расчеты — в моем портфеле. Берусь преодолеть любой горячий слой… Ну, товарищ Дружинин, что скажете?

Дружинин вскочил и, опрокинув стул, бросился к Люсе.

— Чорт возьми, выиграли! — воскликнул он, целуя Люсю. — Вы мой вестник счастья, второй раз меня спасаете…

— Гениальная женщина! Ведь мы только раздумывали, как заказать такую установку. Присоединяюсь к предыдущему оратору! — закричал Ключников, размахивая недоеденным яблоком, и тоже кинулся к Люсе.

— Предлагаю тост за нового начальника цеха охлаждения, — предложил Левченко.

— За Люсю Климову! — подхватили все остальные.

Люся и Дружинин вышли на балкон и остановились, облокотившись о перила.

Далеко внизу мерцали огни центральной части острова и поднимался вверх, похожий на луч прожектора, столб освещенного голубого тумана. Слышались отдаленные, глухие взрывы.

— Красиво здесь, — сказала Люся. — Я счастлива, что вижу все это… И все-таки вы мой злой дух, Дружинин, честное слово.

— Почему же злой дух, Люся? Что я сделал дурного?

— Да, да, именно злой дух, не смейтесь, — продолжала Люся, смотря прямо в лицо Дружинину. — Вот послушайте… Была я скромной научной сотрудницей, потихоньку готовила свою диссертацию, мирно жила и была согласна с Мариной, что торопиться женщине, тем более научному работнику, не к лицу.

— Ну, ну? — кивнул головой Дружинин.

— И вот появляетесь вы, и все летит к чорту, вся жизнь идет навыворот! Я забываю о диссертации, спорю до хрипоты с Хургиным, поднимаю шум в Ученом совете, ссорюсь с начальством, лечу на край света на гидросамолете… Разве это в моем характере, Дружинин?

— По-моему, да. Он у вас довольно-таки скандальный, Люся. Притворяться кроткой овечкой нечего, — улыбнулся Дружинин.

— Какая уж там кроткая овечка! Я только и делаю, что куда-то спешу и с кем-то воюю… Почему, я вас спрашиваю? Ведь я совсем не такая, Дружинин, честное слово. Я соскучилась по своей диссертации и спокойной жизни. Мне гораздо приятней вот так стоять с вами на балконе, кутаться в платок и говорить чепуху. Если бы была музыка, я, может быть, даже пошла бы танцовать с вами… А вместо этого я буду говорить о шахте, рассказывать, как я чуть не выцарапала глаза Рашкову. Не хочу, а буду. Ну, почему?

Лицо Дружинина стало серьезным.

— Вы не можете поступать иначе. Вы настоящий человек, Люся, а быть им не всегда легко, — ответил он задумчиво.

— Нет, все-таки почему? Ну, объясните, — настаивала Люся. — Вы все время варитесь в своем подземном котле. Ваш индеец-шофер говорит, что вы работаете за десятерых. Скажите, пожалуйста, почему и я должна делать это?

Люся пытливо, почти сердито смотрела на него. За все время совместной работы Дружинину ни разу не приходилось видеть ее в таком настроении. Сегодня он впервые за три с лишним года рассмотрел тонкое, полное жизни лицо Люси.

Ей было не больше двадцати шести лет. Действительно, кроме их общего дела, у нее могли быть и другие интересы… Может быть, в ней говорит не только дружба и преданность делу, но также и другое чувство?..

Однако Дружинин поспешил отогнать эту мысль и сказал от всей души:

— Вы мой лучший друг, Люся. Самый преданный, искренний друг. Я вам так обязан!.. Без вас и шахты бы, возможно, не было.

— Ну вот, уже и обязаны… И опять шахта! — запротестовала Люся.

— И потом, может быть, вы и правы, Люся, — продолжал Дружинин задумчиво. — Может быть, я действительно ваш злой дух, и лучше бы вам продолжать диссертацию, чем связываться со мной… Кто знает, что нас еще ждет, и хватит ли наших жизней, чтобы довести дело до конца… Кажется, Хургин гораздо умней, чем я думал…

Приглушенная грусть, зазвучавшая в голосе Дружинина, поразила Люсю.

— Что вы, Дружинин, милый? — Она встрепенулась и схватила Дружинина за плечи. — Простите меня, это я просто так. Горячий слой, радиоактивность, да все, что хотите, — разве мы с этим не справимся? Да может ли быть такое!

Во второй половине сентября хмурая северная осень вступила, наконец, в свои права. Облетела листва на кустарниках, исчезли остатки зелени в тундре. Остров Черного Камня лежал среди океана голый и мрачный, в кольце снежных гор.

Снаружи бушевали осенние бури, ревел прибой, завывал холодный ветер, подгоняя последние стаи птиц, улетавших на юг. Внутри горного кольца было по-прежнему тихо, только быстрее бежали над горами низкие тучи, короче и сумрачнее становились дни и чаще начинал падать снег.

Заканчивались приготовления к долгой арктической зиме. В порту разгружались пароходы, с трудом добравшиеся до острова. Улетели на Большую землю последние самолеты с теми, кто не собирался оставаться на зимовку.

Все громче и напряженнее шумела огромная стройка, быстрее стучали молотки, пронзительно визжали пилы, проворнее мелькали лопаточки каменщиков, скорее двигались в холодной, сыром воздухе ажурные стрелы кранов, сильнее грохотали взрывы.

Город Острова Черного Камня жил своей обычной жизнью, нисколько не страшась предстоящей суровой зимы.

Чем темней делались ночи, тем ярче горели огни в домах и на улицах. Так же неслись из клубов звуки музыки, треск биллиардных шаров и стук шахматных фигур.

Жители острова видели много удивительных вещей и привыкли к необычайному. Им не приходило в голову, что размеренное течение их жизни может быть чем-либо нарушено.

«Зима, так зима! Если она окажется чем-либо неудобной, Дружинин и его помощники найдут способ с ней справиться», рассуждали они.

Примерно так представляли дело те, кому не приходилось спускаться ниже чем на пять километров под землю, а доступ туда был очень строго ограничен. Даже Темген, несмотря на все свои просьбы, так и не попал больше в шахту после испытания форсунки Щупака.

Зато те, кому приходилось работать непосредственно в шахте, были настроены совсем не так благодушно.

Шахтеры-проходчики, электрики, охладители, бетонщики хорошо знали, какая невероятно напряженная борьба идет на шестом километре под землей.

Турбинная установка для сжижения воздуха, привезенная новым начальником цеха охлаждения Климовой, работала полным ходом. Большая часть охлаждения в горячем слое была переведена на жидкий воздух. Он был почти в шесть раз холоднее жидкого аммиака, и с помощью его можно было получить мороз примерно в сто девяносто градусов.

При этой температуре ртуть становится твердой и хрупкой, как чугун, спирт превращается в прозрачную, как стеклышко, ледяшку, а только что сорванный цветок, так же как и резиновую трубку, можно истолочь в порошок в обыкновенной ступке.