Надя Яр - Джеремия

За год, прожитый в быстро растущих трущобах, тебе становится почти ясно, что всё это не игра. Почти. К сожалению, ты дурак и именно поэтому остался за бортом. Когда ты узнаёшь о смерти отца, твой брат, молодой фанатичный рыцарь, уже принимает в наследство лен, титул и твою судьбу.

Может быть, тебя бы и не тронули, но ты имеешь наглость прийти на похороны отца. Когда тебя не пускают в усадьбу, ты начинаешь качать права. Тебе всё ещё непонятно, что эта новая жизнь не предусматривает для тебя даже призрака прав. Тебе в недвусмысленных выражениях приказывают убираться в свои трущобы, и ты совершаешь ещё одну ошибку. Ты начинаешь публично, на улице, ругать жандармов, твоего отца, брата и весь новый строй. Ты даже не замечаешь, что люди в ужасе отходят на другую сторону улицы и вокруг тебя становится пусто.

Ночью жандармы врываются в вашу комнату. Твоя жена, на шестом месяце беременности, запирается в уборной. Они начинают ломать дверь, и ты протыкаешь руку жандарма ножом. Тебя скручивают и долго, беспощадно бьют. Тебе становится ясно, что игра зашла слишком далеко, но насколько далеко, ты понимаешь в тот момент, когда твою вопящую жену вытаскивают из уборной и четвертуют у тебя на глазах.

И тогда ты кричишь, кричишь и кричишь, ты орёшь без конца, и добро бы ты просто орал, но ты ещё и проклинаешь короля, королеву и Святую Римско-Католическую Церковь. Так ты и оказывешься в каменном мешке на ближайшие десять лет. В этом гробу твои крики уже никому не слышны и никого не беспокоят.

Северин выпил свою рюмку до дна.

— Этого человека зовут Хульо Борхе, — сказал он. — Я знаю эту историю от него самого. Сарагоса не так уж далеко отсюда. Завтра утром, как проспишься, ознакомься с новостями. Это уже должно быть в сетях — мы на днях выгнали с неё гитов.

Джереми молча наполнил рюмки до краёв.

— Да, о гитах, — сказал Джереми, — ты что, не знал, что крестоносец прилетел на своём корабле не один?

— Мы их просканировали, — сказал Северин. — Приборы показали двоих людей — сам рыцарь и его пилот.

— А приборы cidai от людей отличают?

— Вавилонские — нет, а наши отличают. В этот раз облажались. Это всё магнитные поля — тот же Бриарей… По крайней мере мне хочется так думать. Проверим. Мне очень не нравятся альтернативы.

— Бриарей — сильная планета, — сказал Джереми.

— Да, — согласился Северин. — Вызывает почтение. — И он посмотрел на закленное фольгой окно под самым потолком.

— Ты как думаешь, кто её создал? — спросил его Джереми. — И Мирамар. Кольца Бриарея. Кто сделал всё это?

— Кто-то да сделал, — сказал Северин. — И как сделал… А что?

— Оно… громадное. Огромно сильное, само своё. Не наше. И всё равно люди могут здесь жить. Как будто кто-то специально оставил такую лазейку. Возможность жить здесь для людей. — Он не мог объяснить это лучше. Мысли путались. — Здесь хорошо.

— Да, — сказал Северин. — Красивая работа. Красивый мир. Может быть, его создал ты.

— Я?

— Ты. Или сам Бог. Знаешь, Отец всего сущего.

На столе остались три пустые бутылки, но голова Джереми была странно ясной. Когда они покинули пивную, снаружи было уже тихо. Люди давно разошлись по домам. По ночам нанопластик не имитировал эффекты атмосферы, и усыпанное яркими звёздами небо было абсолютно чёрным. Тёмно-пурпурный Бриарей поглощал небосвод.

— Трофей, — вдруг сказал Северин. — Забери себе Друссов топор.

Он нетвёрдо держался на ногах.

— Ты тоже заметил сходство? — спросил Джереми.

— У него на топоре это самое и написано. «Снага-паромщик не знает возврата».

— Это зря, — сказал Джереми. — Если бы настоящий Друсс встретил гитов, он порубил бы их на дрова.

— На щепки, — согласился Северин. — Страшный был человек. На него враги втроём не ходили.

— Трое, — сказал Джереми. — Один боец, под завязку накачанный бустерами. На случай, если он не справится, ещё двое.

— Обидно? — с ухмылкой спросил Северин.

— Мало. На Рана они вышли всемером.

— Так они же его и убили.

Путь на Красную Площадь был долог для пьяных ног. Площадь была темна и пуста, прожекторы притушены. Место поединка было огорожено неоновой лентой. Адьютант Северина дежурил у «Призрака».

— Мне пора, — сказал Северин.

— Погоди, — сказал Джереми. Он что-то забыл спросить, но что?

Потом он это вспомнил.

— Северин, то, что ты сказал в баре. Об Отце всего сущего. Ты действительно в Него веришь?

Северин указал вперёд, к террикону карьера. Они в молчании прошли туда и сели на ступени.

— Послушай. Это история одного из наших братьев, которые сражались со слугами Ра в первых войнах Запада Пангеи. Этой легенды нет в Книге Часов.

Этот воин служил на южной границе. Однажды он отбился от своих и попал в плен. Его не убили. Его привезли в стан врагов, раздели, подвесили на дереве и стали страшно пытать. Он мог бы покинуть своё тело и оставить в руках мучителей труп, но он был очень упрям и очень любил жизнь. Всё время, пока его истязали, воин надеялся на то, что его братья спасут его и отвезут к Ари Неру, и что Его Святость сумеет погасить боль и исцелить его тело и душу. Его терзали и увечили, но он не говорил ни слова и не умирал. Воин думал о своём Короле, Неру, и надеялся на чудо.

Чудо случилось. Наши братья выследили врагов, напали на их стан и отбили пленника. Его раны были страшны, и умирающего привезли к Неру, чтобы тот исцелил его или же проводил в посмертный путь. Когда наш брат открыл глаза, он увидел рядом с собою Неру. Его Святость вырвал своего воина у смерти. И когда раненый с бесконечной любовью и благодарностью посмотрел в глаза своего спасителя, он увидел в этих глазах отражение своих собственных страданий. На чертах Короля лежала неимоверная усталость. Чтобы сохранить жизнь своего воина, Неру разделил с ним невыносимый груз его мук.

И тогда наш брат понял, что Ари Неру, как и он сам — человек, подверженный страху и боли. И он вспомнил, что только надежда на Неру помогла ему победить страх и боль и не сломаться в руках врагов. И он подумал: когда настал худший час моей жизни, я уповал на Неру — но на кого же уповает Неру в худшие часы своей жизни? Мысль о нём помогла мне победить страх и боль; о ком же думает он, испытывая страх и боль? Неужто нет такого человека и нет такого бога? Неру спас меня, но кто спасёт его?

И тогда в сердце нашего брата загорелась надежда, что где-то вне кругов мироздания есть Бог, непостижимо великий, непостижимо могущественный и милосердный, как добрая мать, Бог, могущий победить всех демонов, исцелить все страдания, погасить любой страх и всякую боль, хотя бы даже эти страх и боль невероятно превышали меру человека. И наш брат понял, что такой Бог, если Он есть, должен быть не менее чем изначальной мерой Вселенной и Отцом всего сущего. Потому что этот Бог есть добро и жизнь есть добро, а значит, Он и есть Жизнь.