Надя Яр - Джеремия

— Как ты думаешь, зачем ты здесь, Джеремия? — спросили его учителя перед тем, как оставить его в самостоятельной жизни.

— Я думал, вы в курсе новостей, — ответил юноша.

Его учителя переглянулись.

— Ты никогда не спрашивал себя, кто в ответе за решение дать тебе жизнь? — спросили они.

— Наверно, Элизабет Клэйборн, — ответил он.

Он ничего не знал наверняка, но считал, что так поступил бы мудрый и смелый политик. В этот миг его сознание соткало картину: женская рука в белой перчатке опускает пробирку с зиготой в стакан, полный наномашин. Он считал Генсека Буковины своей символической матерью. Он даже вставил в мраморную рамку её фотографию. Его чувство к ней наводило Джеремию на мысли о понятии «любовь». На самом деле это была верность.

— Ты уверен? — спросили его учителя.

— Нет, — сказал Джеремия. — А вы?

— Мы знаем не больше тебя, — сказали они.

И покинули его.

— Добро пожаловать в этот мир, — сказал сам себе Джеремия.

С недавнего времени он называл себя Джереми. Он был американский оптимен и знал об этом, и новое имя казалось ему более подходящим, чем его старый библейский вариант. Учителя Джереми воспитали его в гиперборейской вере, к которой принадлежали и сами. Прошедшие двести дней он работал в карьере на нижней стороне Мирамара, куда переехали добытчики, истощившие доступную область верхней мраморной линзы. Сначала Джереми резал лазерами древний мрамор, прозванный Кровью Гекаты. Мрамору суждено было украсить собою дворцы вавилонских нуворишей. Потом старшина смены заметил его талант находить в толще камня естественные формы, из которых мастера корпорации создавали причудливые, безумно дорогие скульптуры. С тех пор Джереми искал в карьере такие формации и вырезал их из мраморных глыб. Он мог бы обработать их не хуже, чем корпоративные скульпторы, но об этом его не просили.

Там, в карьере, старый горняк Ян Калина впервые назвал его Джереми и научил работать на лазерных станках. Джереми охотно принял и новое имя, и симпатию старика. Перед возвращением в посёлок он выточил на станке мономолекулярный боевой нож и зарядил его бессрочной батареей. Нож был подарком самому себе на семнадцатый день рождения.

Он заработал много денег, которые были ему не нужны. Подобно памятнику на Старой площади посёлка, Джереми перешёл под юрисдикцию Вавилона без потери каких-либо прав. Почти всю свою жизнь он прожил на Мирамаре, и на его имя было записано небольшое количество акций проекта. Ему мало за что приходилось платить. Он мог бы отправиться на Буковину вместе с коммуной, но почему-то остался — остался один в опустевшем здании монастыря, единственный живой человек на всём Мирамаре. У него долго было такое чувство. Джереми далеко не сразу начал воспринимать арендаторов как настоящих людей. Мрамор, кварцы, кислородная поросль на терриконах старого карьера, его заброшенные машины и полупрозрачные нанопластики крыши посёлка были для него гораздо более реальными и родными. Вавилоняне перестали казаться ему зыбкими тенями, когда освоились на Мирамаре. Поначалу Джереми отнёсся к ним скептически, но потом признал, что вавилоняне справились с астероидом. Они расширили и углубили воздушную область, посадили на камне цепкие растения, создали подземное озеро и даже населили его рыбой. Посёлок начал превращаться в городок. Всё это радовало Джереми. Мирамар, почти правильная мраморная шайба около двухсот миль в диаметре, кружил себе по орбите вокруг Бриарея, обходя его за тридцать восемь земных часов. Сидя вечерами на подоконнике своей кельи, Джереми смотрел из окна на Старую площадь, на памятник и на подслеповатое жёлтое солнце, исчезающее по правую руку от него за исполинским кругом Бриарея. Рождалась новая ночь.

Ему уже пришлось однажды убивать. Это было в раннем детстве, на планете с бескрайним голубым небом. Джереми стоял на парапете высокого дома, у самого края. Кто-то большой, сильный и пахнущий страхом держал его за руку и что-то кричал вооружённым людям с беспокойными лицами. Джереми всё ещё помнил осколки крика:

— …не мальчик, а чудовище! Чудовище должно умереть!

Вскоре до Джереми дошло, что этот человек уговаривает остальных позволить ему сбросить мальчика с крыши. Он оглянулся вокруг. Рядом не было никаких мальчиков, кроме него самого. Это его называли чудовищем. Джереми внимательно посмотрел в лицо этого человека. То, что он увидел, было совсем не хорошо. Человек завывал, жестикулировал и неприятно дёргал его за руку. Беспокойные люди целились в этого человека из пистолетов, но не стреляли, и Джереми понял, почему: если они попадут, то человек упадёт с крыши и утащит его с собой в пропасть.

Убедившись, что ему действительно грозит опасность, Джереми решил, что надо спасаться. Он вывернулся из чужой руки, сделал шаг в сторону и бросился под колени человеку, который хотел его смерти. Тот подломился, взмахнул руками, как курица крыльями, и сорвался вниз, крича и глупо барахтаясь. Он летел довольно долго, шмякнулся о тротуар далеко-далеко внизу и превратился в кляксу. Вокруг него сразу начали собираться прохожие. С высоты они смахивали на муравьёв. Джереми лёг на парапет и наблюдал за происходящим, пока его учителя не подняли и не унесли его домой, к постели, мультикам и стакану тёплого молока с мёдом.

Впоследствии Джереми без радости вспоминал выражение лица падающего, но тот поступок и тогда, и сейчас казался ему справедливым. Этот человек пытался убить его. Око за око, зуб за зуб.

Вскоре после того случая он и попал на каменную луну Мирамар. Первыми камнедобытчиками Мирамара были коммунисты. Они застолбили этот спутник Бриарея, основали мраморное дело и установили на площади памятник. Они высекли из цельной красной и чёрной скалы монастырь, похожий на пчелиные соты. С тех пор, как его учителя покинули Мирамар, Джереми жил в этих сотах совсем один. Он не помнил, видел ли когда-либо живых пчёл, но коммунисты оставили в монастыре часть своей библиотеки, и у него не было недостатка в источниках информации.