Надя Яр - Вальхалла. Повесть о бессмертных

Пау-пау… пау-пау… пау-пау… пау-пау…

Всю дорогу с Этерны я лежала на койке в каюте и слушала этот голос здорового, сильного двигателя. Пау-пау, мурлыкали силовые поля. Пау-пау, мы с вами, здесь, и всё идёт по плану. Всё шло по плану, по чужому плану. Для меня время сдвинулось. Я засыпала, просыпалась и каждый раз не верила, что оставляю войну за собой. За эти дни я, наверное, спала больше, чем за последние месяцы на Этерне.

Дорогу я вообще помню плохо. Только вот что я спала. Кажется, зашёл Андрей, при оружии, в форме, хотел поговорить, ничего от меня не добился, ушёл. Потом мы разминали ноги на какой-то станции — Вавилон. Хотели закупиться, но у нас не было ни наличных, ни карт. Некоторые продавали свои бриллианты скупщикам, за бесценок. Я просто расплатилась крохотным камнем. Ещё бы вспомнить, за что я его отдала…

Время между тем продолжало шалить и после срыва в порту. Катарсиса не получилось. Просыпаюсь — и будто снова на корабле. Пау-пау. Психоз.

Я бродила по городу. Просто так. Сидела на лавках, в кафе, читала заголовки газет. Формы не регистрировались, только смысл. За два года нашей войны Буковина стала более идейной, более гиперборейской. Теперь все старшеклассники читали в школе Книгу Часов, причём за это не выдавали оценок. Умно. Мне пришла мысль, что на планете идёт реакция, и она может привести нас к своей собственной теократии. Это меня не беспокоило, посколько это была бы «моя» теократия, но я ещё помнила церковь на Алом Острове и решила помочь православным, если бы их начали притеснять. Православных, однако, не тронули. Наш Верховный Совет никогда не мог похвастаться клинической глупостью, свойственной некоторым правительствам Вавилона. Но в те дни я очень хорошо могла себе представить, как я стреляю в своих. Мне тогда было всё равно, кого убивать, лишь бы они были похожи на гитов. Если бы это были свои, то тем хуже для них. Я до такого дошла.

Мне стукнуло двадцать пять.

Сентябрь. Я носила капюшон, потому что СМИ как-то пронюхали о солдате по имени Джейн Грэй. Теперь по Хориву сновали журналюги. Я пряталась от них ради их собственной безопасности.

В то утро я гуляла по берегу Днепра, когда моё внимание привлекло что-то, лежащее на асфальте. Обрывок грязного меха величиною с ладонь… Чья-то рукавичка? Я подошла и нагнулась. Это было погибшее животное — кролик или маленький шушик. Не котёнок, потому что на нём не было видно хвоста. Оно было сплющено, изуродовано и измято до полной неузнаваемости. Что за враг настиг его здесь, на улице города, и придал ему такой вид? Большая собака? Но собака не бросила бы добычу. Очевидно, бедное существо стало жертвой проходящей машины. Угодило ночью под колёса и валяется теперь здесь, совсем недавно живое. Смерть, смерть на улице жизни, на Этерне, в Рийаране, в Хориве… Она таится в засадах, голодная смерть. Не успела я отойти от трупика на три шага, как подлетела ворона и принялась его клевать.

Я сидела на лавочке с видом на Алый Остров, когда ко мне подсел этот вавилонянин.

— Не странно ли, — без «здравстуйте» промолвил он, — видеть гиперборейца, который принял даруемое нашей эпохой техническое бессмертие, в то время как гиперборейские боги, которым он предан, каждый по-своему поддались смерти? Кажется, это парадокс.

— Нет. Это непонимание смысла жертвы, — ответила я. — С Вашей стороны. Неру, Ран и Андрей умерли не ради красивой смерти для самих себя, а ради жизни для многих. Один человек умирает — многие люди живут. Это добрый обмен.

— И всё же — смерть! From the dark heart the rider came, him followed the night, but under early morning's ray he fell apart and died…

— He came alive again before the end of day, — сказала я. — Андрей жив.

— Вы знаете, я одного никак не пойму, может быть, Вы мне объясните. Какой смысл в этом воскрешении для нас? Я понимаю, какой смысл христиане вкладывают в воскрешение Христа. Я не принимаю этого, но мне это ясно. А что значит для меня в рамках Вашего мифа тот факт, что Андрей восстал из мёртвых? Когда я пытаюсь принять это всерьёз, оно у меня вызывает нехорошие чувства — хмурую зависть… Я даже не понимаю, как он это сделал. Разве я мог бы повторить этот трюк?

— Да. Вы призваны именно повторить этот трюк. Если один человек смог попрать зло и смерть усилием воли, это могут все люди. Ведь все мы созданы одним Творцом по одной мерке — по мерке его самого. Вот в чём суть дела. Независимо от того, буквально или нет Вы понимаете наш миф, смысл его в том, что мы можем выдюжить против несправедливости, зла и смерти, если приложим к этому все свои силы. Направленность человеческой воли решает всё.

— Ага! — сказал вавилонянин, подавая мне фотографию какого-то явно пришибленного человека. — Ясно. Каждый человек должен вытащить себя за волосы из того болота, в котором сидит. Вытащить усилием воли. Посмотрите на эту фотографию, Джейн Делавэр. Этого человека, Фернана Туолу, мы вынули живым из корабля римской Инквизиции. Лучше бы мы его угрохали вместе с этим кораблём. Потому что тело-то мы вылечили, а рассудок исцелить не можем. Нельзя исцелить то, что раздроблено на мелкие части. Врачи ему помочь не могут, они его не достигают. Там просто некого достигать! Так вот Ваша теория о воле — она касается Туолы?

— Чего Вы от меня хотите?

— Чтобы Вы оглянулись вокруг, Джейн, и представили себе, что будет, если Pax Romana наберёт силу и явится в Ваш дом. Если сейчас, в этот самый момент гиты ударят по Хориву с орбиты, сколько у Вас останется времени на Ваше усилие воли? Или Вы собираетесь предпринимать его посмертно?

— Если бы да кабы, — сказала я. — А впрочем, можно и посмертно.

Он радостно хихикнул.

— Ага! Значит, о Туоле можно забыть? В смысле, не беспокоиться. Он сам исцелит себя, когда помрёт? Да? Но боюсь, что в гробу не наступает исцеления, Джейн. В гробу гниют. Поверьте мне, я видел содержимое гробов.

— В самом деле? Ну ладно. Пусть это так — для Вас. Гниют. Так Вам чего?

— Мне — только Вас, Джейн Грэй. В данный момент Вы совершенно зря теряете время. Ваше место — в армии Вавилона. Мы видим Вас преподавателем тактики боя в школе звёздной пехоты в Бейджине. Ваш опыт нужен; можно сказать, жизненно необходим.

— Вот куда Вы так долго шли. Зря. Надо было Вам сразу делать мне предложение, а не углубляться в теологию, в которой Вы всё равно ни хрена не смыслите, и не трепать языком веру, к которой Вы равнодушны.

— Я просто хотел и хочу быть уверен, что Вы будете служить правому делу из правильных побуждений. Вы должны служить ради живых людей, таких, как Туола — ради того, чтобы ни с кем больше не случалось того, что случилось с ним — а не ради сомнительного долга перед богами, которые мстительны и беспощадны и вообще не существуют.