Надя Яр - Вальхалла. Повесть о бессмертных

— Почему Вы так уверены, что я приму Ваше предложение после всего, что Вы здесь сказали?

— Боюсь, это не совсем предложение, Джейн.

И он подал мне гербовую бумагу.

— Этот приказ о призыве, — сказал вавилонянин, — подписан, как видите, вашим Генеральным Секретарём. Пожалуйста, проверьте это по известным Вам каналам.

— Проверю, — пообещала я.

Это действительно выглядело как подпись и печать Элизабет Клэйборн. Сначала Крыса, теперь наш Генсек — и Вавилон. Не тратят на меня мелкокалиберных орудий.

— Вы созданы для войны, Джейн, — сказал вавилонянин, угадав мои мысли.

Я вздохнула.

Потом мы познакомились. Его звали Кробаль, и славянское звучание имени меня немного с ним примирило. В конце концов, его провозглашённая неприязнь к богам вовсе не означает, что в решающий момент он сделает неправильный выбор. Многие люди Востока ненавидели Иосифа Сталина; но в Великой Отечественной Войне большинство из них тем не менее сражалось на правой стороне.

— Почему Вы решили, что мои убеждения могут послужить препятствием для службы Вавилону? — спросила я его.

Мы шли по парку. Редкие крупные капли падали с серого неба на серые камни. Аллеи были словно все в шрамах от пуль.

— Мы наблюдали за Вами последние месяцы, Джейн, — ответил Кробаль. — Вы проводили очень много времени у культовых построек — церквей, памятников, храмов… По-видимому, Ваше сумрачное состояние как-то связано с религией, необязательно Вашей — с религией вообще.

— Вы ошиблись, — сказала я. — Я сижу около культовых построек потому, что они расположены в самых красивых и тихих местах. Около храмов часто есть скамейки. Не на асфальте же мне сидеть. И ещё одна ошибка: я бываю только у одной церкви — на Алом Острове.

— Это Вы ошибаетесь, Джейн, — мягко сказал Кробаль. — На Ваших постоянных маршрутах мы насчитали не менее трёх православных церквей только в последний месяц. И зачем, скажите на милость, Вы носите с собой этот бластер?

— Просто так.

— Если Вы будете достаточно долгое время «просто так» ждать неприятностей, то, чего Вы опасаетесь, и правда может случиться. Так бывало, если Вы помните, с… Вашим братом. Хорив — большой мирный город; Ваш родной город, Джейн. Вы же не хотите, чтобы на него обрушились катастрофы?

Катастрофы? Нет.

Этого я не хотела.

— Жду тебя на Вальхалле, Диди, — сказал Андрей.

В моём сне он был ярок, красив — волосы серебристые и глаза зеленее, чем наяву. Я приподнялась на койке. Сон и Андрей ещё не совсем исчезли. Они отдалялись от меня, уплывали прочь, к звёздам.

Я взяла с собой трудного курсанта Мишу и полетела на зов.

Когда мы вышли из подпространства, станция уже почти умерла. Её убийца, тяжёлый крейсер cidai, тоже не ушёл с поля боя. Он вращался вокруг станции мерцающим шлейфом обломков, но Вальхаллу и её экипаж было уже не спасти. Я знала это ещё до того, как прочла сенсорные данные. За моей спиной Миша ощерил клыки, и из его пасти вырвался низкий траурный звук, похожий на рык и на вой.

Мы плыли к станции, и мне казалось, что её отверстые врата должны скрипеть под космическими ветрами, но в межзвёздном пространстве нет ветра, здесь хорошо если три атома водорода на кубометр пустоты, и ничто не скрипит, и я хочу дать позывной, хочу крикнуть в космос «Андрей!», но неуверенность зарождается и одновременно уверенность: поздно, и я шепчу его имя и даже не знаю, кого из них я зову — человека ли, бога, Иуду или Святого, спутника моих лет или спутника Слова.

Во внутреннем кольце станции ещё был воздух, и коридоры имели почти целый вид. Катастрофу выдавало только отсутствие всех живых звуков — и скрип. Голос израненных и медленно теряющих энергию машин. Запасной реактор всё ещё поддерживал жизненное обеспечение для разбросанных там и тут мёртвых тел. Большинство из них, упав навзничь, рассыпались на сухие обломки и в пыль. Ни сенсоры моего костюма, ни Мишины уши не регистрировали ничего живого. Всё было кончено на Вальхалле, и то, что случилось дальше, касалось только меня и тех нечеловеческих сил, которые вот уже много лет пытались до меня добраться.

Тогда, сразу после посадки, я всё ещё надеялась, что боевой опыт или божественное чудо помогли Андрею выжить. И когда это существо показалось из проёма застывшей двери, я замешкалась.

Это было его лицо. Почти его; светлые волосы, серо-зелёные глаза; высокий и худощавый мужчина неопределённого возраста. Андрей, вздрогнуло моё сердце. И я замешкалась.

Он выстрелил от пояса, не поднимая руки. Меток он был, как чёрт — как все они. Заряд ударил мне прямо в лоб и оторвал бы мне голову, если бы не шлем, который от удара разлетелся на куски. Я упала и потеряла четверть секунды времени. Падая, успела уловить летящий мимо меня, к врагу, пушистый, когтистый снаряд. Рык, мерзкий сырой хруст и чей-то исчезающе короткий крик — …ага. Вот он каков, мой трудный курсант Миша…

Когда я подхватилась на ноги, бой был окончен. Миша отскочил от поверженного врага и принялся отплёвываться.

— Дрррянь… — шипел он, плюясь. — Shhhhiiit… fffucking пакость такая…

Я подошла к этой дряни и пакости и опустила ружьё. Cida — а это был он — умирал. Его тело было разодрано от горла до паха вместе с лёгким вавилонским костюмом, который он зачем-то на себя надел. Спасательный механизм костюма попытался зажать громадную рану, но это было всё равно, что вычерпывать вёдрами Днепр. Его дрожащая рука выронила бластер. Из глубокого оврага в его теле тонкими тугими струями брызгала кровь. Мой орк убил эльфа.

Да, этот cida был похож на Андрея. Окровавленные губы шевелились. Он смотрел мне в глаза и пытался ещё что-то сказать. Наверняка, подумалось мне, позлорадствовать хочет или как-нибудь оскорбить мою веру или происхождение. Что ж, пускай оскорбляет. Всё равно он мертвец. Оружия у него больше не было, и я, словно под гипнозом, нагнулась, чтобы услышать последние слова умирающего. Слишком тихо. Я нагнулась ниже, почти стала на колени. Cidai открыл рот, и оттуда вылилась волна крови.

— Отойди от него, — беспокойно сказал Миша.

Cida медленно поднял дрожащую кровавую руку и коснулся моего лба.

Так я и думала.

Долю секунды я чувствовала на коже лёгкое прикосновение пальца. Потом рука бессильно упала на его страшную рану.

Он умер.

Я поднялась и повернулась к Мише.

— У тебя на лбу кровь, — сказал курсант.

— Не моя.

И тут я поняла, что это неправда. Лоб саднил. Я провела по нему рукой — и точно, кровоточащая ссадина там, куда попал из бластера мёртвый стрелок. Миша между тем снова принялся фыркать.

— Я б зализал, — сказал он, — но у меня эта гадость во рту. Будто бы мертвечины куснул. Пластиковой мертвечины. И откуда они взялись такие?