Юрий Алкин - Физическая невозможность смерти в сознании живущего. Игры бессмертных (сборник)

Тамбуры были известны бессмертным как Комнаты Размышлений. Как и во многих других вопросах, координаторы эксперимента не затрудняли себя придумыванием правдоподобных объяснений. Нужны кабинки для общения с внешним миром? Пожалуйста – получите помещение, куда любой человек может удалиться, чтобы поразмыслить в одиночестве.

Может, конечно, возникнуть законный вопрос: зачем понадобились такие комнаты, если есть превосходные квартиры и многочисленные секции? Как зачем? Очень просто: в своей квартире бессмертному может наскучить. А в секциях сложно сосредоточиться, там всегда кто-нибудь ходит. Проблему решают Комнаты Размышлений. Хочешь думать в располагающей атмосфере – иди и наслаждайся. Никто тебя не потревожит. Вот такое объяснение. Впрочем, единственному человеку, для кого оно предназначалось, скармливали и не такое.

Несмотря на столь высокое предназначение тамбуров, ассоциация с уборной, пришедшая мне на ум в первый день, только усилилась, когда неделю спустя я, гуляя, набрел на один из них. Оказалось, что после того, как в комнату заходил человек, на двери выскакивала красная табличка. Только вместо «Занято» на ней было написано «Размышления. Просьба не беспокоить». Я чуть не расхохотался, представив себе, сколько шуток вызвала бы эта надпись, если бы актеры могли откровенно общаться.

Книга открывалась коротким обращением автора к читателям. В нем Пятый заявлял, что решил предложить своей аудитории опыт в новом стиле. Он намекал на то, что эта манера письма еще не отработана и что она будет шлифоваться с течением времени.

Предупреждение это было явно кстати. Уже с первой страницы веяло скукой. Изящный, отточенный стиль моего предшественника сменился штампованными сухими фразами. Я просмотрел с десяток листов. Диалоги были неестественными, персонажи безликими, сюжета как такового не было. Популярного писателя больше не существовало. Вместо него за машинку сел тот лишенный творческого воображения человек, который писал книги Пятого до того, как мой предшественник взялся за это дело.

Я уныло пошелестел страницами. Подписываться под этим убожеством совсем не хотелось. Лавры талантливого литератора пришлись впору, и угроза потерять их отнюдь не радовала. Несмотря на фальшь, опутывающую мир бессмертных, я подозревал, что уважительное отношение читателей к книгам Пятого было искренним. А теперь мне предлагали распрощаться с читательской любовью.

Разумеется, с точки зрения целей эксперимента уровень литературных упражнений бессмертных не имел ни малейшего значения. Машина должна была работать без сбоев, а побочные продукты этой работы никого не интересовали. Поэтому институту незачем было нанимать талантливого писателя. Работу мог выполнить относительно недорогой профессионал, способный быстро и безболезненно настрочить сто страниц текста, не нарушая запретов. Я уже слышал эти пересуды в Секции Трапез: «Да, исписался Пятый, исписался. Пора ему менять занятие». Капризничать по поводу низкого качества книги было просто смешно.

Чтобы оставаться талантливым писателем в глазах бессмертной общественности, у меня был только один выход.

– Нет и еще раз нет, – сказала Николь.

– Но почему? – продолжал настаивать я. – Дайте мне хотя бы попробовать.

– У тебя все равно не получится. А книгу пора выпускать. Ты ведь понимаешь, что подобные события у нас распланированы.

– Но это будет совсем небольшая задержка. Я управлюсь за несколько недель.

– Конечно, управишься. С тремя строчками.

– Послушай, ты забываешь, что я профессиональный журналист.

– Ты профессиональный зануда, – рассмеялась она. – И к тому же профессиональный очковтиратель. Можно подумать, мне неизвестно, что твоя журналистская деятельность сводилась к написанию конспектов.

– Не только! – запальчиво возразил я. – Меня печатали в газетах.

– Это не имеет значения.

С этим я спорить не стал, но от своего предложения не отступился.

– Ну хорошо, – согласилась она наконец. – Я поговорю с Тесье. Но на успех особо не рассчитывай.

Однако Тесье неожиданно согласился. Я не знал, какими соображениями он при этом руководствовался, но так или иначе мне дали добро на написание своей книги. На план и первую главу отводилось десять дней. В случае неудачи в свет выходила столь не понравившаяся мне поделка в «новом стиле». Я чувствовал себя так, будто подписал договор с суровым парижским издательством.

Четыре дня спустя я сидел за письменным столом и горестно взирал на девственно-чистый лист. Ситуация напоминала полузабытую подготовку к экзамену. Снова задача, которую я сам себе поставил, при ближайшем рассмотрении оказалась гораздо сложнее, чем я предполагал.

Если сюжет более или менее вырисовывался, то сам процесс письма был невероятно мучительным. Каждая вторая аналогия или метафора опиралась на понятия, за одно упоминание о которых у меня могли забрать оставшиеся три четверти вознаграждения. Все слова, которые я так старательно вытравливал из памяти, вдруг встрепенулись и наперебой предлагали свои услуги. В течение нескольких дней, отбиваясь от этого неожиданного нашествия, я смог вымучить из себя одну-единственную страницу, правда, весьма неплохую. Теперь с помощью элементарной математики выходило, что я никак не успею уложиться в поставленные сроки. Но отступать было как-то несерьезно.

Постукивая ручкой по столу, я перебирал в уме всевозможные варианты. «Он возмутился», «он вознегодовал». Нет, как говорил Тесье, «поменьше эмоций». Какой там оборот я использовал вчера? Я внимательно изучил содержимое исчерканного листа. Поняв, что, несмотря на все свои неоспоримые достоинства, справиться с этой проблемой он мне не поможет, я вздохнул и задумчиво отпустил его несколько картинным жестом. Лист изящно изогнулся в воздухе, плавно порхнул к стене и исчез. Некоторое время я тупо смотрел на стену, а затем ринулся вперед, едва не стукнувшись головой о нависающую полку. Все плоды моего тяжкого труда спрятались в широкой щели между столом и стеной.

Пришлось лезть под стол, но только для того, чтобы обнаружить, что он обладает своей собственной задней стенкой. Где-то между ней и стеной комнаты покоилась моя небольшая, но такая дорогая рукопись. Исследование боковых поверхностей тоже не дало положительных результатов. Щель была достаточно широкой, чтобы в нее можно было просунуть палец, но возможность что-либо увидеть исключалась полностью. Между тем мне было просто необходимо получить обратно капризный лист. Кроме начала будущего бестселлера, там было несколько важных идей, родившихся в результате кропотливой работы. Убедившись, что бумага вне досягаемости, я решил прибегнуть к грубой силе. Впрочем, я не очень надеялся на положительные результаты, памятуя о встроенном микрофоне.