Виталий Гавряев - Отныне я – странник

Пострадавший от страшного нападения стрелецкий полк, который был сильно деморализован, заменил полк иноземного боя, прибывший откуда-то с Волги, и находившийся под началом полковника Шарпа. А стрельцов направили на земляные работы. И всё эти события, успели произойти за один неполный день.

Весь остаток дня, егеря отстреливали всех, кто пытался подойти к пушкам на валу. Так они делали до тех пор, пока русская артиллерия, как следует пристрелявшись, уничтожила все стоящие там орудия. А незадолго до того, как начало темнеть, Гаврилов отправился к казакам на поиски своего старого знакомого. Потому что он вряд ли мог пропустить такой поход. И на самом деле, Степана он нашёл сразу, оказывается, тот «вырос» до есаула, и Юрия сразу к нему препроводили. Увидав Юрия, казак очень обрадовался, не забыв при этом отчитать своего старого знакомого за то, что тот, так и не приехал к нему в гости.

— Каюсь Стёпа, но я сейчас на государевой службе и абсолютно не было свободного времени. — Извинялся Юра, пытаясь освободиться из крепких объятий казака. — Зато сейчас, узнав, что вы стоите на нашем левом фланге, сразу же, первым делом решил найти тебя.

— Я, честно говоря, так и подумал. До нас доходили слухи о твоих зимних безобразиях. Уж не знаю кому как, а мне сразу стало ясно, кто шалит на зимних стойбищах степняков. — Старый знакомый смотрел на Юрия с хитрым прищуром. — Потом, когда после боя на левобережье, мы гонялись за этими недобитками, то наткнулись на пару малых обозов с перебитыми обозниками. Заметь, они небыли разорены, и оружие у убитых оставалось при них. А это, так похоже на твои причуды.

— И что, ты их тоже не тронул?

— Почему же? Все, что было можно, мы взяли с собой. Хорошее оружие моим друзякам тоже нужно, да и амуниция с провизией не помешает.

За этим разговором, они прошли к большой и добротной войлочной юрте. Входя в которую, казак не удержался и гордо заявил, указывая на неё:

— Это тоже из тех обозов, не пропадать же такому добру. Да и надо было получше одеть и вооружить некоторых голытвенных казаков. Ну и кормить моих людей, тоже надо.

— Да не оправдывайся так Стёпа. Ты поступил правильно — о своих людях надо заботиться. И я тебя в этом полностью поддерживаю.

Оба друга сели на шкуры, лежащие почти посреди трофейного жилища. Гаврилов бегло осмотрел аскетское убранство, состоящее из четырёх тюфяков, которые лежали у круглой стены юрты — форму которой, поддерживали рейки, перекрещённые и скреплённые между собой. Благодаря чему, внешне напоминали косую решётку….

— Ладно, Юра, ты так сильно-то праздное любопытство не изображай. Подозреваю, ты ко мне, не за этим пришёл? — Широко улыбаясь, проговорил Степан.

— В какой-то степени, ты прав. — Ответил Витальевич, с непривычки пытаясь удобнее усесться на ковре, и тоже улыбнулся в ответ. — Мне просто интересно узнать от тебя то, что здесь происходит. И вообще, что ты обо всём этом думаешь?

— А что тут думать? Русские генералы нам не указ, поэтому мои казачуры их сильно слушаться не будут. В этом походе у нас нет своих инженеров, поэтому никаких подкопов делать никто не собирается. Ну и самое главное, настроение у моих бойцов такое, что боюсь, они долго сидеть не будут — недели через две, самое большее три, сами пойдут на штурм. Уже сейчас, я с трудом их от этого шага удерживаю. Надеюсь, ты меня понимаешь, ведь я не атаман.

— Понимаю, даже очень понимаю. Тогда давай на пару с тобой покумекаем, глядишь — придумаем, что ни будь стоящее….

Поутру весь лагерь Донцов разбудил невероятный шум и крики, несущиеся как со степи, так и от соседей. Люди спросонок вскакивали — в чём спали, и большинство из них метались, не понимая, что происходит. Гаврилов, тоже разбуженный этими звуками приближающейся беды, покинул юрту Степана — где остался заночевать. И какое-то время растерянно осматривался по сторонам, чётно пытаясь понять, происходящее. В конце концов, несмотря на сильную какофонию и сумятицу, удалось узнать, что степняки совершили налёт позиции генерала Головина. Так как его оборонительные позиции были самыми худшими (недостроенными). Поэтому его не только засыпали роем стрел, но, ворвавшись на его позиции, нанеся тем самым, разгром немалый. Сами кочевники, при этом, понесли потери несоизмеримо малые.

После этого случая, Шеин провёл военный совет, на который Юрия не пригласили. Как стало известно, на нём было решено послать отряд под командованием Якова Фёдоровича Долгорукого за Дон, укрепиться в садах на той стороне напротив города и блокировать его оттуда. На это было решено выделить четыре тысячи человек. Командовать этим отрядом назначили князя Якова Фёдоровича Долгорукого. Далее, соорудить линию редутов от позиций генерала Лефорта вниз к реке и окружить город, чтобы воспрепятствовать сообщению его с конницей вне города. Так же по слухам, Гордон устроил сильный разнос своим коллегам. Напомнив им о негласном приказе царя про единоначалие, и безусловном подчинении всех присутствующих, именно ему. А ослушавшихся офицеров и генералов, согласно этого же указа будут расстреливать. Мол, «хватит нести потери из-за вашей расхлябанности». После совета, все полки стали усиленно окапываться, а апроши начали скорее продвигаться к стенам. Единственный и большой недочёт в капании этих защищённых ходов, был замечен у стрельцов. Они по своей неопытности: не уделяли должного внимания укреплению и защите, на что Юрий незамедлительно указал их полковнику. Тот дерзко и грубо послал Гаврилова, за что, сразу получил приличную зуботычину и был отправлен в нокаут. На подмогу своему командиру, бросилось ещё несколько стрельцов, но их, постигла та же участь — распластаться на земле. Но, эту потасовку заметил Лефорт и поспешил вмешаться в конфликт. Быстро разобравшись, в чём дело, он накричал на нерадивого полковника:

— Ах ты, смерд, доколь мне терпеть твоё разгильдяйство?! Тебе делают замечание, чтобы ты исправил недоделки, которые могут стоить жизни твоих вояк. А ты…! — Франц Яковлевич немного замешкался не найдя подходящего слова. — Если твои люди будут так небрежно работать, повешу сволочь! Зачем мне тебя жалеть, коли тебе не жаль жизни своих подчинённых.

Бедный полковник, молча, стоял и утирал кровь, вытекающую у него из разбитой губы. Она струилась по его бороде и капала на коричневый кафтан: пошитый из дешёвого, коричневого сукна. Но его взгляд красноречиво говорил о том, что полковник не простил своего обидчика и при первой же возможности готов с ним поквитаться.

— Юрий Витальевич, я, вас, конечно, понимаю, но нельзя с русскими воинами так обращаться. — Тихо отчитал Гаврилова Лефорт, когда они отошли подальше от стрельцов и остались одни. — Это вам не ваши соотечественники. Эти Россы, чужеземцу такого не прощают, теперь берегитесь его протазана или сабли. Если что не так они даже могут на царя пойти, зазвонив в свой колокол. Поверьте мне: подобное уже было.