Андрей Кокоулин - Прынцик

— Все, все, что-то дурно мне, — он сполз с валика ниже, на подушку сиденья, провернулся, задрал голову. — Полный атас.

Несуществующие усы кололи углы рта.

Галку от его телодвижений качнуло, она смотрела, сначала не понимая, затем взгляд ее посветлел.

— Се… Гриша, ты что?

— Ничего.

— Тебе плохо?

Шарыгин отвлекся от созерцания потолка, скосил глаз. Пожевал губами, но все-таки решился спросить:

— Ты видела?

— Что?

— Волгу, решетку, — он обрисовал рукой. — Как в пьесе. Вернее, как в жизни. Еще кофейня, натурально, деревянные досточки, резьба, наличники…

— Где, здесь?

— Странно, да?

— Может, это сардельки порченые?

Шарыгин захохотал.

— Ох, Галчонок, ну какие сардельки? — отсмеявшись, произнес он. Осторожно, словно боясь что-то там обнаружить, потрогал кожу под носом. — Тут другое. Тут действительно…

Он замолчал.

— Я же вроде все по тексту, — сказала Галка.

— Это-то да.

Тихий, задумчивый Шарыгин был странен. Сидел, гипнотизировал точку чуть левее настенных часов. Морщился от непослушных мыслей. Галке даже не по себе стало. Она тихонько вышла в кухню, подожгла конфорку, поставила чайник. Выглянула в окно.

Темно совсем.

Усталость от роли навалилась только сейчас. Руки, плечи, казалось, стиснула колкая шелуха второй кожи. Какая Волга? О чем он?

Пустота в груди.

Там, куда Карандышев еще выстрелит, не выстрелил, но обязательно выстрелит. Только такое ощущение, что пулю уже изъяли. Остался лишь раневой канал. Он и дергает.

Галка вздрогнула от немелодично звякнувшего в прихожей звонка.

Кто бы это? Ей вдруг представилось, что там, за дверью, мнется весь не в себе Мягков из "Жестокого романса", в очечках, с усиками, с рукой за отворотом сюртука. Она откроет и — пыф-ф! Выстрел. "Так не доставайся ж ты никому!"

Вроде и смешно, а все ж ознобно.

— Кто там? — спросил Шарыгин из комнаты.

— Не знаю.

В дверной "глазок" подошедшей Галке был виден лишь силуэт на фоне уходящего вверх лестничного пролета. Лампочка над электрощитками, похоже, опять перегорела. Или нарочно выкрутили?

Ах, Мягков, Мягков…

— Кто? — спросила Галка, прижимаясь лбом к мягкой дверной обивке.

— Сосед ваш, — ответили с площадки.

— И что?

Очень интересно, подумалось. Нахал?

— У меня сакраментальная просьба — не дадите соли?

— Вы серьезно?

Силуэт в "глазке" шевельнул плечами.

— Я здесь не одна, — зачем-то сказала Галка.

— А соль?

— Соль со мной. — Вот же дурацкий диалог, подумала Галка. — Вам вообще много надо?

— Хотя бы половину солонки.

Килограмм этак пять или шесть, больше ему не съесть. Он у нас еще маленький, этот Прынцик. Одарить что ли?

Галка включила свет и щелкнула замком.

— Солонка с собой?

Новоиспеченный сосед сначала вошел, улыбнувшись, потом кивнул. Он был в джинсах и футболке с разлетающимися нарисованными фруктами.

В ореховых глазах — искорки.

— Здравствуйте еще раз.

— Угу. Давайте, — протянула ладонь Галка.

— Вот. Извините… — Прынцик свернул стеклянной солонке дырчатую жестяную голову. — Вот теперь все.

— Ждите, — сказала Галка.

Соль у нее была крупная и мелкая, "экстра". Правда, мелкой сделалось жалко, ее оставалось совсем немного, тут самой бы жадине-говядине хватило. А крупную надо было поколоть ножом. В общем, не так все просто.

— А вы что-то готовите? — спросила Галка, выглядывая из кухни.

— Да нет, — снова улыбнулся Прынцик. — У меня с поезда остались помидоры, а без соли их как-то, знаете… Удовольствие не то.

— Я вам крупной насыплю, хорошо?

— Сыпьте.

Вежливый. Непритязательный. Мечта просто.

Кроша ножом сероватый слежавшийся ком, Галка подумала, что если бы не Шарыгин… Вот интересно, что, если бы не Шарыгин? Расхожий сюжет — соседка пришла за солью. А здесь сосед, что, собственно, ничего в сюжете не меняет. Эмансипация. Феминизация. Обмен архетипами поведения. Нонеча, значит, мужики бегают.

А давайте солить вместе!

Галка фыркнула, представив, как безумно блестя глазами, вбегает в прихожую с этим предложением. По пути распахивая халат.

Эх, Галина батьковна, что-то вы сегодня в ударе. Точно ни обо что не прикладывались? А то ведь приложились и забыли. А последствия вон, в голове так и скачут. Прынцик, кстати, того самого роста, о котором еще ослик Иа говорил: "Мой любимый размер". На полголовы выше — чтобы и в лицо можно было смотреть без насилия над шеей и на цыпочках до губ губами дотянуться. Наверное, сла-адкие…

Все, хватит циклиться.

Галка сердито ссыпала наколотое в пластиковую плошку, зачерпнула солонкой, набивая ее до верха.

— Вот, — она вручила солонку молодому человеку, ладони соприкоснулись — ни отклика, ни статического электричества. — Может еще что-нибудь?

Улыбка номер три.

— Если можно, хлеба.

А потом мяса, а потом переночевать. С другой стороны, кто ее за язык тянул?

— С отдачей, — наставила палец Галка.

Вот и думай: шутю или не шутю.

— Постараюсь.

— А-а, — выглянул, выступил из гостиной узящий глаза Шарыгин, — наш молодой друг из квартиры спра… сле… нет, справа. У вас там список длинный?

— Какой? — удивился Прынцик.

— Продуктовый.

— Н-нет.

— Это, знаете, хорошо, — покивал Шарыгин. — Объедать здесь Галочку могу только я. Только я.

Конечно же, это был Степлтон из "Собаки Баскервилей".

Его интонации, его мягкая улыбка. И вышло, несмотря на совершенное несходство Шарыгина с Янковским, очень похоже.

"Кофе в этом доме варю только я…"

Только в конце фразы Григорий совсем уж по-свински притянул Галку, вышедшую из кухни с четвертинкой ржаного, за пояс халата к себе. И руку под грудью собственнически пропустил. Тоже что ли из "Баскервилей"?

Да не было там такого!

— Возьмите.

Галка протянула хлеб, незаметно и больно пихнув Шарыгина локтем. Театральный лев, получив свое, хрюкнул.

— Спасибо, — произнес Прынцик. — Я обязательно, завтра вечером…

— Не торопитесь, — просипел, напутствуя его Шарыгин.

Щелкнул замок.

— Это вообще что? — повернулась Галка через мгновение.

— Как что? — Григорий отступил в комнату, успокаивающе выставив ладони. — Галчонок, это были благие намерения. Исключительно! Я же видел, на что он рассчитывает!

— На что?

— На все! — Шарыгин попытался объять руками квартиру. — На это все! На тебя! Глазами так… Ох, — он скривился, схватился за правый бок, — как ты мне меж ребер-то заехала! А я тебя, между прочим, считай, что спас.

— Да? Спокойной ночи!

Разозленно пфыкнув (ничего не загорелось? жалко! казалось, есть способности), Галка влетела в свою комнатку.

Шпингалет в паз. Свет — долой. Абрис ночного окна осторожно прикоснулся к глазам.

В сумраке забелела кровать. Шум дождя пробился, рассыпался успокаивающими шипящими. Ш-ш-ш… Чего ты? Чего ты злиш-ш-ш…