Эллен Датлоу - Секс с чужаками

Я чувствую, как слезы наворачиваются на глаза и с ними приходит понимание. Это ложь, которой я не предвидела. Нет, не было никакой инопланетной возлюбленной. Была просто женщина, обыкновеннейшая женщина. Может быть, на челноке, доставляющем экипажи к камерам. Или даже на Климаго. Приветница, диплос, или ходок, как и сам Джори.

Вот откуда этот мальчик, этот самый настоящий мальчик. Правда оказалась замечательной!!

Не знаю, почему Джори решил, что должен солгать. Я с такой легкостью, с такой признательностью приняла бы мальчика и без того.

Я делаю к мальчику еще один шаг и он улыбается. Он прекрасен! (Не будь суетной. Тебе ведь на самом деле неважно, есть ли в нем твои хромосомы?)

Вдруг врывается голос и у меня перехватывает дыхание.

— Поразительно, не так ли, Доротея. Догадываешься, как они это сделали?

Я оборачиваюсь к Джори, в глазах у меня мольба. НЕ РАЗРУШАЙ. ПОЖАЛУЙСТА, НЕ РАЗРУШАЙ.

— Не беспокойся, — говорит он. — Я обсудил все с мальчиком и все замечательно. Он вырос, зная правду, и он ей гордится. Как ему и следует, — Джори поворачивается к мальчику, подмигивает и улыбается. — Не так ли, Август? Ты куда больше об этом знаешь, чем твой папаша, верно?

Мальчик кивает и ухмыляется в ответ. Ухмылка его прекрасна.

Ухмыляется и Джори, продолжая:

— Угадай-ка, Доротея. Ничего такого, что люди не могли бы сделать и сами.

Я смотрю на мальчика. Мир кружится. Все, что я когда-либо знала или во что верила грозит обернуться ложью.

— Не знаю, Джори, — шепчу я.

— Клонирование! Обычнейшее клонирование! И ничего более сложного. Ты удивлена?

Мне нечего сказать.

— Она так хорошо это выразила в нашу вторую совместную ночь, — говорит Джори. — «Это самое малое, что мы можем сделать», сказала она мне. «Живой символ нашего нежелания смириться с эфемерной бесплотностью страсти», вот как она сказала.

— Он — целиком я, Доротея! — восклицает Джори, смеясь и сияя.

Я снова смотрю на мальчика.

— Я намерен оставить вас двоих наедине, — весело говорит Джори, — чтобы дать вам получше узнать друг друга. Наш вертолет остро нуждается в хорошей чистке!

Отец покровительственно улыбается. Отец улыбается поощрительно.

Мне хочется ему верить. Мне так хочется верить, что это, наконец, правда.

Когда я заглядываю в его карие глаза, я вижу настоящего мальчика. Когда я держу его руку в своей, я чувствую его же. Он — человек. Он Джори и никто иной. Да, я могу поверить, что в нем нет материнских хромосом; я могу поверить в слова Джори.

Начинаем мы с разговора о его путешествии в звездных камерах. Поначалу мой голос дрожит, но это ничего. Он тоже неуверен в себе и говорит по-английски с запинкой и не совсем обычно. Мы должны помочь друг другу преодолеть страхи. Мы сотрудничаем; каждый из нас принимает помощь другого.

Когда мы желаем друг другу спокойной ночи, он мне шепчет: «Я люблю тебя, мама; правда», и целует меня. Это застает меня врасплох, я нервно смеюсь, гадая, научил ли его отец этим словам, или сыграла роль впечатлительность самого мальчика.

Он выглядит уязвленным и я понимаю, что не должна была смеяться.

— Прости, Август, — говорю я как можно ласковей и беру его за теплую руку. — Я смеялась не над тобой; я бы никогда так не поступила. Иногда люди смеются, когда их что-нибудь удивляет, особенно если удивляет приятно.

Я сжимаю его ладонь. Он сжимает в ответ мою и я переполняюсь чувствами, которых не испытывала уже долгое, долгое время.

Ночью, впервые за долгий срок, Джори лежит со мной в постели.

— Август был в звездных камерах? — спрашиваю я, боясь разрушить волшебство, но не в силах и удержаться от вопроса, так как эта мысль меня преследует.

Джори приподнимается на локте и сонно смотрит на меня.

— Да, был. А что?

— Он сказал, что любит меня, и вот я все думаю…

Лицо Джори озаряется ухмылкой.

— Ха, это же чудесно!

— Он прошел звездные камеры, — начинаю я заново. — Будет ли он мне лгать, Джори? Будет ли он хотя бы понимать, что лжет?

Радость Джори увядает. Он смотрит на меня долго-долго.

— Август никогда не лжет, — говорит он наконец.

Я часами лежу в темноте без сна и думаю про себя — думаю о мужчинах и мальчиках, отцах и детях, о лжеце-мужчине, который клянется своей жене, что его сын не лжец. Это своего рода шутка, загадка. Разгадать ее невозможно.

Самое странное, что я бы не возражала, если Август и дальше будет лгать мне в этом же духе.

Я так легко могла бы полюбить его ложь.

Джори снова ушел. Ушел из дома. Ушел из моей жизни. Вернулся в леса, на пляж, к «Звездным Людям» и «Мигалочке», к бесконечному хороводу миров у себя внутри.

Я не возражаю.

У меня есть Август. У меня есть дитя, которое за пять дней полностью изменило мою жизнь. Мы устраиваем с ним пикники на мысе, где уцелевшие тюлени греются на солнышке, словно ленивые туристы. Мы бродим по обнажившимся в отлив рифам и определяем моллюсков, делая с помощью «Кирлиана» [11] «Кирлиан» — эффект свечения живых тканей в электрическом поле. снимки их призрачных «душ». Мы нанимаем в Мендочино океанографический траулер и проводим целый день в охах и ахах над содержимым драг. Мы даже находим время, чтобы выбраться на ярмарку в Уэстчестер, этот безобразный и обаятельный городишко, улицы которого окаймляют стройные красные стволы манзаниты, омытые Гуалалой во всей ее свирепости.

Куда бы мы ни направились, я чувствую себя живой, я чувствую себя гордой, я чувствую себя влюбленной. Взгляды, которые люди бросают на нас, могут говорить лишь о зависти. Почему бы и нет? Всякому должно быть ясно, что Август — красивый и любящий сын, ему нравится быть со мной.

Это произошло пять часов назад. Я до сих пор дрожу. Мне следовало бы убраться с этого кресла, но я боюсь — боюсь, что если я это сделаю, то потеряю рассудок.

Август прибыл к нам неделю назад.

Сегодня он попросил разрешения воспользоваться особой комнатой.

ВОСПОЛЬЗОВАТЬСЯ.

Я уставилась на него, не в силах заговорить, и он попросил снова.

Провожая его туда, я делала все, что в моих силах, чтобы не смотреть на него. Боялась того, что могла увидеть.

Возле герметичной двери с прокладками он ласково оглянулся на меня и сказал:

— Прости, мама, но мне придется закрыть дверь. Думаю, ты знаешь, почему.

Да. Я знаю.

Дело не только в газах.

Дело в том, что я могу увидеть, когда он займется нуждами своего тела и забудет обо мне.

Он осторожно закрыл дверь и, сделав это, попросил меня настроить для него приборы управления воздухом и питанием. Он сказал, что сам не сможет сделать этого. (Да, теперь я припоминаю. На берегу он не брал в руки камеры. На траулере ничего не доставал из драги. Не платил ни за что своими руками. Он мало ел и я ни разу не видела, как он кладет пищу в рот. Он был попросту видением — постоянным и любящим).