Иннокентий Сергеев - Terra Incognita

Так и не знаю, чей это был халат, и почему она приехала тогда в таком виде. Тогда она тоже сказала, что отвратительно провела ночь.

Когда я вернулся, она спросила, где я так долго пропадал. - Я думала, мы поужинаем вместе. Я растрогался. Она сама сварила макароны и даже зажарила курицу. - Они слиплись, я не знаю, что с ними делать. Я промыл макароны под краном и разжарил на сковороде. Она достала из кладовки бутылку вина и отдала мне, чтобы я открыл. Пробка крошилась, и я долго не мог зацепить её штопором. Она сказала, что плохой штопор. Я очень хорошо запомнил этот день, а почему - не знаю. Остаётся только гадать. Может быть, в этот день я почувствовал, что между нами что-то есть? Разоткровенничавшись, она сказала, что не может понять, чего она хочет, и хоть сейчас бы всё это бросила. Я сказал: "И меня тоже?" Она замолчала.

Я сказал, что мы не создаём жизнь, а только выбираем. Она сказала, что знает это. Но сейчас она чувствует какую-то пустоту, а самой жизни нет. Я сказал, что так не бывает. Она сказала, что можно говорить о жизни, пытаться что-то делать, что-то придумывать, но это не жизнь. Я сказал, что жизнь происходит всегда. Но это видно только из будущего. Она сказала, что я не могу понять её, потому что я могу искать всю жизнь, а женщине отпущено на это времени меньше чем мужчине. Я сказал, что едва ли она может сказать об этом что-то новое. Она сказала, что боится. Я сказал, что люблю её. Она замолчала.

Мне очень хотелось спать. Помню, как я говорил, а сам думал только о том, как бы лечь в постель, но так чтобы не обидеть её. Она рассказывала мне что-то из своего прошлого. Я меня слипались глаза. Она говорила.

Однажды она спросила меня, верю ли я в то, что наступит конец света. Я сказал, что когда-нибудь мы будем знать это точно. Она сказала, что ей нравится во мне то, что я никогда её не обнадёживаю. Но иногда я перегибаю палку.

Сначала ты делаешь это неосознанно. Потом осознаёшь и пытаешься не делать так, а когда это не удаётся, начинаешь делать это уже сознательно. Мы всегда возвращаемся к тому, в чём боимся себе признаться. Могу ли я сказать об этом что-то новое?

Она сказала, что что-нибудь непременно произойдёт, должно произойти, и тогда всё станет совсем по-другому. Я сказал: "Конечно".

Она носила чёрные лайковые перчатки. Я обожал, когда она надевала их. Был ноябрь.

В декабре я увлёкся авангардной музыкой, собирал записи. Она сначала восприняла это с воодушевлением, пыталась угадать, какая играет группа, но часто говорила невпопад. Я предложил создать стильную обстановку, перекрасить стены, купить картины. Она сказала: "Делай что хочешь". Я прикинул, во сколько это обойдётся, и даже начал собирать деньги. А потом это как-то само собой прошло. И всё осталось как раньше.

Мы решили отмечать Новый Год вдвоём. Она сказала, что это будет первый раз, когда она отметит Новый Год дома. - Если не считать детства. Как бы не так.

Ну просто семейная идиллия, надрывная и трогательная. Она почти не выходила из дома, читала. Даже пыталась готовить. Однажды она отключила телефон и не вспоминала о нём целых два дня. Во всём этом чувствовалась какая-то тихая исступлённость. Я понимал, что это не может продолжаться долго.

Новый Год я встретил в одиночестве. У меня была ёлочка,- даже с гирляндой,- торт; я приготовил жаркое, открыл шпроты. Телевизора не было. Это был первый Новый Год, который я встречал так - наедине с батареей бутылок, тортом и музыкой.

Она заявилась под утро второго января. Я спросил её, как она отметила. Она сказала, что ужасно.

Первую половину января мы только и делали что выясняли отношения. Сначала это было непривычно, потом втянулись. Я сказал ей, что мне всё это надоело. Она сказала: "Тогда тебе лучше уйти". Я мог сделать это сразу, уже тогда, но зачем-то ждал ещё без малого пять месяцев.

Она сказала, что когда-нибудь всё надоедает. Самый большой грех - это скука. Она была святая. А я никогда не был праведником.

Почему-то я всё пишу в прошедшем времени.

Это было второго июня. Я отправился покупать для неё подарок и не вернулся. Может быть, она решила, что это и был мой подарок? Ха, ха.

Грустно.

Теперь вот сижу, пытаюсь представить её размышляющей о путях исторического прогресса и несовершенстве общественного устройства. Вроде бы, почти получается. Только никак не могу придумать для неё лицо. Может быть, я уже забыл её?

Как-то уж очень быстро всё - только что был Новый Год, и уже второе июня. Так не годится. Ведь был же февраль, март... Что было, например, в марте?

В дневнике за этот месяц всего три афоризма: - Когда горят фонари, хуже видно звёзды, зато лучше видно дорогу под ногами. - Жизнь не может измениться, но она может стать другой. - Все старики живут долго. Это всё.

В середине февраля она заявила мне, что перестала испытывать от меня сексуальное удовлетворение. Я припомнил ей историю с её осенней подругой, потом, зачем-то, историю с пистолетом. Мы разругались. В том же месяце я сочинил пародию на известную пословицу. Вот она: - Не плюй в колодец, вдруг там кто-то сидит.

В апреле у меня была депрессия. Мне в очередной раз было сказано, чтобы я убирался, но не поэтому. Она сказала, что только когда у меня депрессия, я веду себя естественно. Я сказал, что болезнь сама по себе явление противоестественное. Она сказала, что это глупости. Она снова стала много пить.

Я спросил её, зачем она пьёт. Она сказала, что хочет почувствовать жизнь в её чистом виде. Я сказал, что она всего лишь пытается уйти от жизни, но пустота - это ещё не ясность. Она сказала, что нужно уйти, чтобы увидеть жизнь со стороны. Нужно уйти, чтобы понять, куда нужно вернуться. И нужно ли возвращаться вообще. Я сказал, что не всё можно увидеть со стороны. Со стороны мы с ней нормальные члены общества. Она сказала: "А разве это не так?" Подумать только, она полагала себя нормальным членом общества. - Я никому не причиняю зла.

Всё это ерунда какая-то. Не об этом нужно вспоминать.

Во что она была одета... как она красилась... что она носила... что пила... Из будущего, это значит, со стороны? Что это значит?

Она сказала: "Зато есть вещи, которые видно только со стороны". Я не нашёлся, что возразить ей. Она всегда была права. Странно.

В апреле она сильно простудилась.

Она вышла из дома в одном тонком плаще, надетом на водолазку, ничего не сказав мне. И до костей продрогла на остановке. Неужели она на что-то надеялась? Или это было само отчаяние. Просто она больше не могла придумывать и строить планы, которые срабатывали или проваливались, но всегда возвращали её к себе самой, она отчаялась. У неё осталась одна только её судьба, и она отдалась ей, пусть это было наивно. Вера всегда наивна. На что она надеялась? Что с ней произойдёт какая-нибудь волшебная история вроде тех, что расписаны в летописях сказочных королевств? Она что, впала в детство? Она просто отчаялась. Она поверила, что что-нибудь непременно случится с ней, плохое или хорошее, неважно - жизнь не бывает плохой или хорошей,- что-нибудь, она не знала, что, в этом-то и заключалась суть. Прежде каждый из её планов сулил ей что-то, но всегда что-то, что она предполагала добиться, следуя ему. Что-то, о чём она знала, частица её самой, какой она была. В этом не было ничего нового, и не могло быть.