А. Бертрам Чандлер - Гаммельнская чума (авторский сборник)

Один из трутней отошел к ближайшим зарослям, вырвал три больших мясистых желтых цветка и вручил такой каждому из нас. Джордж и я автоматически взяли подарки и с сомнением оглядели их.

— Очень трогательно, — сказал Джордж. — Но мы сюда пришли не за этим.

— Свет, — сказал трутень. — Это свет.

Я пожал плечами. На других мирах встречались куда более странные вещи. Один за другим мы осторожно проникли в сумрачный коридор, и тут оказалось, что цветы действительно светятся в темноте бледным нездоровым сиянием. Его едва–едва хватало на то, чтобы освещать потрескавшийся каменный пол и ноздреватые стены.

Воздух внутри пирамиды был сухим, застоявшимся, он пахнул временем и пылью. Под ногами что‑то шелестело. Внезапно нечто большое и смутно различимое громко захлопало крыльями чуть впереди, одновременно издавая неприятные пронзительные вопли. Еще дальше в темноту что‑то мягко постанывало и посвистывало

Не помню, кто первым заметил статую; кажется, все мы вскрикнули одновременно. Фигура имела рост и очертания человека, она слабо поблескивала в тусклом свете цветов. Мы осторожно приблизились к ней, и убедились, что впечатление было обманчивым — бесформенный столп имел лишь весьма отдаленное сходство с человеком. Только протянутые вперед руки оказались изваяны во всех деталях. На них имелось по шесть пальцев, но это не бросалось в глаза в первую очередь. Перед нами действительно были почти человеческие руки, являя собой творение художника, потратившего немало времени на то, чтобы достичь совершенства в их изображении.

Мэннинг с трудом перевел дыхание. Я понимал, о чем он думает. Я понимал, что эти руки несут ему невероятную удачу. Если только…

— Если бы мы смогли вытащить эту штуковину отсюда… — прошептал он.

В конце концов мы смогли это сделать. Статуя не была прикреплена к основанию и оказалась совсем не тяжелой — по крайней мере, не тяжелее человека. Позже мы обнаружили, что она сделана из алюминия или какого‑то легкого сплава на его основе Джордж и я осторожно выволокли ее из подземелья, а Карсон освещал нам путь флуоресцирующими цветами.

Когда мы смогли разглядеть нашу добычу получше, удивлению не было границ. Тело и голова статуи оказались не слишком выразительными, но и в них ощущалась какая‑то сила. А вот руки… При взгляде на эти руки никто и не стал бы обращать внимание на все остальное.

— Не знаю, кто они были, — произнес я, — но, изображая своего бога, они высказали, пожалуй, больше здравого смысла, чем кое‑кто из наших религиозных скульпторов или художников… Конечно же, они создавали бога по своему облику и подобию, но разве не так же принято и у нас? А эти руки?.. Мне кажется, они обожествляли человека–художника, человека–строителя, человека–мастера…

— Нет, — задумчиво произнес Карсон. — Нет, Билл. А вот мне кажется совсем другое. Они…

— Заткнись! — грубо оборвал его Мэннинг. — Сейчас надо думать о том, как бы доставить этого идола на корабль, а кто он такой — дело десятое… Проклятье, он весит примерно столько же, сколько каждый из нас! А сколько смогут уволочь эти рабочие?

Трутни–шаара некоторое время оживленно переговаривались друг с другом. Наконец они сообщили нам, что вес одного землянина — это предел грузоподъемности для четырех рабочих особей. Сами рабочие, пока велась эта дискуссия, судя по всему, вообще ни о чем не думали, терпеливо дожидаясь ее завершения.

Мэннинг заявил, что мы с ним должны быть доставлены к кораблю вместе со статуей, а Питер Карсон подождет у храма, пока четверо рабочих вернутся за ним. В конце концов, его ведь сюда никто не звал. Я считал, что вернуться на космодром лучше всем троим вместе, а потом прислать за добычей одного из трутней и бригаду носильщиков. Но сам Карсон положил конец спору, сказав, что он будет рад подождать здесь и что хотел бы еще немного обследовать храм. Мэннинг пожал плечами и сообщил, что Карсону придется внести свою долю в дело — по бутылке виски за каждый отрезок пути, туда и обратно.

Телепат–коротышка сверкнул глазами, но ничего не сказал. Когда мы поднимались с полянки, он сидел на земле с закрытыми глазами, прислонившись спиной к древним камням. На его круглом детском лице блуждало отсутствующее выражение; казалось, будто он к чему‑то прислушивается.

Капитан и его первый помощник вовсе не обрадовались нашему возвращению без Карсона. В конце концов, оставление члена экипажа на чужой планете в одиночку граничит с преступным нарушением устава. Мэннинг пытался обратить все в шутку, вспомнив старую головоломку о человеке, которому нужно было перевезти через реку волка, козу и капусту, когда лодка могла выдержать только два места груза. Но Старик счел, что ничего забавного здесь нет, так же думал и старший офицер. Он заставил Джорджа пообещать трутням–шаара и рабочим восемь бутылок виски, если те вернутся с Карсоном через три часа. Все это время он не отвязался от Мэннинга, грубо насмехаясь над его добычей.

— По крайней мере, из него может получиться прекрасная вешалка для одежды. — сказал старпом. — Сюда можно повесить целых три шляпы — одну на эту отвратительною голову, и по одной на каждую руку…

— Тот, кто изваял эти руки, продал душу дьяволу, — веско заявил Старик.

— Прекрасные руки! — возразил Мэннинг.

— Отвратительные руки, — поддержал капитана старший помощник. — Да и вся эта штуковина выглядит отвратительно. Я не стал бы держать ее дома даже в качестве вешалки.

Мэннинг вышел из себя и заявил, что золотые эполеты не делают их обладателя знатоком искусства. Старпом тоже разозлился и ответил, что хорошие космонавты — это вовсе не те, кто мнит себя искусствоведом. Старик же сказал, что мистеру Мэннингу представятся большие возможности подучиться и стать хорошим космонавтом во время остановок нашего судна на Клеге, Уиллоугби, Нью–Чешире, Уиттенфельсе и Дорадо, поскольку ни на одной из этих планет он не получит увольнительной на берег. Не получит увольнительной и мистер Темплтон, добавил он. Мистер Темплтон — то есть я — этому отнюдь не обрадовался, но ему хватило ума промолчать.

Затем он позволил нам идти. Мы затащили идола на корабль, в каюту Мэннинга, и крепко принайтовили его в углу. Затем мы слегка выпили, и Мэннинг облегчил свою душу, пространно высказавшись по поводу наглых типов, что роются в чужих мозгах и без приглашения тащатся за добропорядочными людьми, а потом еще и накаркивают неприятности на товарищей.

К тому времени, как Карсон вернулся на корабль, Джордж уже успел воспылать к нему такой ненавистью, что не стал с ним разговаривать. Карсон в свою очередь тоже надулся и не стал разговаривать с нами.

Все это выглядело сплошным ребячеством — особенно после того, как псионик все же дал понять, что имеет сообщить нам нечто важное.