Альфред Ван Вогт - Слэн

Мысль задержалась в ее сознании на мгновение, отчетливая, жестокая, хладнокровно убийственная, стряхивая с нее остатки сна, как холодный душ. А потом она исчезла, как будто ее вовсе не существовало. Осталась только неразбериха образов, которые, как прибой, накатывали нескончаемым потоком из бесчисленных комнат огромного дворца.

Кэтлин лежала не шевелясь, и из глубин ее собственного сознания появилось понимание того, что все это значило. Кто-то не хотел ждать до завтра. Кто-то сомневался, что ее казнят. И он намеревался поставить Совет перед свершившимся фактом. Такой человек был только один, обладающий достаточной властью, чтобы не бояться никаких последствий: Джон Петти, глава тайной полиции, фанатик-антислэн Джон Петти, ненавидевший ее с такой силой, которая даже среди своих, тоже ненавидящих слэнов, была пугающей. Убийцей должен был быть один из его подручных.

Усилием воли она успокоила нервы и попыталась обозреть в своем мозгу пространство вокруг, дальше, насколько хватало сил. Секунды тянулись, а она все лежала, разыскивая мозг, мысли которого на краткий миг угрожали ее жизни. Шепот посторонних мыслей превратился в рев, который оглушал ее. Прошло несколько месяцев с тех пор, как она в последний раз исследовала этот мир неконтролируемых мыслей. Ей показалось, что воспоминания об ужасе, который они приносили, не померкли. Но реальность оказалась еще хуже воспоминаний. Решительно, с почти зрелой настойчивостью, она держалась в этом шторме мозговых вибраций, пытаясь вычленить каждую отдельную мысль по очереди. Появилось предложение:

«О Господи, надеюсь, что обман не обнаружится. Сегодняшний, с овощами».

Это, должно быть, жена шеф-повара, несчастная богобоязненная женщина, которая смертельно боялась того дня, когда мелкое воровство ее мужа обнаружится.

На краткий миг Кэтлин почувствовала симпатию к замученной маленькой женщине, которая не спала, лежа рядом со своим мужем в темноте. Но не слишком сильную симпатию, потому что однажды эта маленькая женщина ни с того ни с сего остановилась, когда Кэтлин проходила мимо нее в коридоре, и без мысленного предупреждения влепила ей сильную пощечину.

Мозг Кэтлин продолжал работать, подгоняемый растущим нетерпением. Сквозь ее сознание проносились разные картины, как в калейдоскопе, которые она отталкивала в момент их появления, как неподходящие, не имеющие отношения к угрозе, от которой она проснулась. Во дворце был целый мир, с его интригами, бесчисленными личными трагедиями, великими амбициями. Пролетали психологические сны, сны тех, кто ворочался в постели. И появлялись мысли тех, кто сидел и что-то замышлял.

Потом внезапно появился обрывок целенаправленной жестокости, твердое намерение убить ее! В мгновение ока он вновь исчез, как непоседливая бабочка, только совершенно на нее непохожий. От него дышало смертью, и это привело ее в отчаяние, потому что вторая вспышка угрожающей мысли была слишком мощная, а значит, ее источник находился не где-нибудь, а вблизи, в ужасной, опасной близи.

Странно, что его оказалось так трудно снова найти. Ее мозг болел: ее бросало то в жар, то в холод; а потом странная картина появилась в третий раз, и ей удалось поймать ее. Теперь Кэтлин поняла, почему этому мозгу так долго удавалось избегать ее. Его мысли были так намеренно расплывчаты, мельком пропуская в себе тысячи других предметов, что казались просто полутонами в общей суматохе мысленного шума вокруг.

Он учился этому, но все же это был не Джон Петти и не Кир Грей, которые могли твердо придерживаться одной мысли, ни разу не споткнувшись. Ее будущий убийца, несмотря на всю свою сообразительность, выдал себя. Как только он войдет в комнату, она…

Мысль исчезла. Ее мозг взмыл в разрушенное пространство. Шокированный правдой, которая свалилась на нее. Этот человек был в ее спальне и в этот момент пробирался на четвереньках к ее кровати.

Кэтлин лежала на кровати, а внутри ее нарастало ощущение, что время остановилось. Оно вырастало из темноты, из того, как одеяло покрывало ее с руками. Она знала, что от малейшего движения накрахмаленные простыни зашелестят. Тогда он набросится на нее, прежде чем она успеет пошевелиться, прижмет ее под одеялом, и она будет в его власти.

Двигаться было нельзя. Нельзя было смотреть. Можно было только чувствовать растущее возбуждение, которое прокатывалось в мозгу убийцы. Его мысли бежали быстрее, и он забывал маскировать их. В нем горел убийственный огонь, такой жестокий и сильный, что ей пришлось отодвинуть часть своего сознания от него: внезапно ей стало почти физически больно.

Сейчас его мысли проявились полностью, и Кэтлин смогла прочитать всю историю нападения. Этот человек был охранником, который стоял за дверью. Но он не был обычным охранником. Странно, что она не заметила перемены. Должно быть, они сменились, пока она спала. Или она была слишком расстроена собственными мыслями.

Кэтлин уловила его план действий, когда он встал и нагнулся над кроватью. Первый раз она заметила тусклый отблеск ножа, когда он занес руку для удара.

Сделать можно было только одно — быстрым сильным движением она набросила одеяло на голову и плечи растерявшегося человека. Затем Кэтлин выскользнула из кровати — тень среди теней в комнате.

Позади нее человек тихо вскрикнул, когда одеяло, брошенное ее маленькими, необычайно сильными руками, укрыло его. В этом низком крике слышалось разочарование и первый страх того, что будет, если его обнаружат.

Она ловила его мысли, слышала, как он двигался, когда он одним прыжком перескочил через кровать и стал размахивать руками, обыскивая темные углы комнаты. Странно, но в тот момент ей показалось, что не нужно было оставлять кровать. Если завтра все равно придет смерть, зачем оттягивать ее? Но Кэтлин узнала ответ на этот вопрос в страстном желании жить, которое прокатилось по ней, и в мысли о том, что этот ночной посетитель служил доказательством, что кто-то, кто хотел ее смерти, боялся, что казни не будет.

Девушка глубоко вздохнула. Ее собственное возбуждение тонуло в первой волне презрения к неуклюжим попыткам убийцы.

— Дурак ты, — сказала она, и в ее детском голосе слышалось пренебрежение, хотя в нем звучала не по-детски железная логика, — ты действительно думаешь, что сможешь поймать слэна в темноте?

Жалко было смотреть, как этот человек прыгнул в направлении, откуда пришли слова, размахивая кулаками во все стороны. Жалко и ужасно, потому что теперь его мысли изуродовал страх. В этом страхе виделось что-то нечистое, и от этого Кэтлин содрогнулась.

Еще раз она заговорила своим высоким детским голосом:

— Тебе лучше убраться, пока кто-нибудь не услышал, как ты тут возишься. Я не расскажу ничего мистеру Киру Грею, если ты уйдешь немедленно.