Екатерина Русак - Вор черной масти

Волосников ушел, пообещав, что вызовет меня через полчаса. Я, оставшись один, расстелил свое лоскутное одеяло и прилег на него сверху.

Хорошая вещь - лоскутное одеяло! Не знаете, что это такое? Зря! Для тюрьмы и лагеря, особенно на севере, предмет обихода просто не заменимый. Да и дома, в быту, лучше одеяла не найти. Оно сплошное, ватное, прошитое на машинке частым швом, поэтому вата-наполнитель не скомкивается. А название ему такое дано из-за лоскутов, разноцветных кусочков хлопковой материи, которые сшиваются между собой, образуя сплошной чехол. И чехол этот не снимается, он намертво пришит к одеялу многочисленными машинными строчками. Такие одеяла и по сей день пользуются большим спросом в Узбекистане. Его можно использовать как матрац и одновременно как одеяло, полностью завернувшись в него. И украсть его почти невозможно: каждое одеяло за счет различных кусочков имеет только ему одному присущий узор, поэтому, двух одинаковых одеял просто не существует в природе.

Через час меня действительно сопроводили в кабинет Волосникова под конвоем. Я уже был тертым арестантом. Мне не нужно было выкрикивать: "Руки за спину! Лицом к стене!" Все это я делал даже как-то автоматически, не задумываясь над тем, зачем это надо.

- Приступим к составлению на вас дела? - вполне дружеским тоном осведомился Волосников.

- Приступим, Николай Яковлевич, - ответил я. - Что будем писать?

- Протоколы допросов свидетелей и протоколы опознания мы будем составлять после того, когда решим, какую статью вам "шить", - сказал Волосников.

- И что вы мне посоветуете?

Волосников провел пальцем по бровям и поделился своими соображениями на мой счет:

- Я считаю, что вам целесообразнее идти в ИТЛ как тяжеловес[1]. Тем более вы - матерый рецидивист. Лично для вас срок приговора не имеет особого значения, как для прочих зэка. Тем более что одна актировка у вас имеется. Значит, вы будите покидать ИТЛ не по амнистии или окончании срока, а после выполнения задания, по второй актировке. По состоянию здоровья. Зато максимальный срок тяжеловеса делает ваше положение намного более выгодным. Человека, осужденного на двадцать пять лет лагерей, невозможно запугать ничем. Что бы он там не натворил. Добавить срок за побег невозможно, за очередное убийство тоже, смертная казнь отменена. У вас будут полностью развязаны руки.

- Значит, количество совершенных мной преступлений не повлияет на время моего задания, - выйдя из распятия[2], сделал вывод я. - Тогда пишите! Буду давать чистосердечные признания.

И я начал диктовать Волосникову свои похождения с момента выхода из шалмана уркачки, бывшей фиалочки[3] Валентины.

Волосников не перебивал меня, записывал мои показания, изредка посматривая на меня. Когда он закончил, протянул мне листы протокола допроса и попросил расписаться. Что я и сделал.

- Да, Михаил Аркадьевич, - сказал он, после того как закончил бумажную работу. - Тут если посчитать все ваши преступления, то они в сумме лет на сто потянут! Да только таких сроков в СССР еще не придумали. Удивительно! Целый букет преступлений. Двойное убийство граждан уголовничков, подлог, незаконное ношение и применение огнестрельного оружия, вооруженный грабеж с угрозой убийства, угон автотранспорта, кража государственного имущества, мошенничество, убийство офицера Внутренних Войск. И все это в течение двух суток! Удивляюсь я вам в умении нарушать законодательство.

- Как-то само все получилось, - я развел руками. - Иначе масть не проканает[4].

- Я не об этом, - ответил Волосников. - Это к лучшему. Убийство ВВешника для вас лишний козырь в ИТЛ.

После всего Волосников подвел итоги:

- Я отправляю людей на сбор информации для подготовки дела по вашим показаниям, а вы пока отдыхайте. Но сначала вам нужно ознакомиться с содержимым пакета, присланного из Москвы лично вам.

- Давайте, - согласился я.

Волосников извлек из сейфа пакет и передал мне. На серой бумаге конверта находилась аккуратная надпись: "Передать в собственные руки. Лично". Кому, в целях секретности, разумеется, указано не было. Я сломал печати и вскрыл конверт. Внутри его был другой пакет, на котором уже имелись более точные указания: "Совершенно секретно". "Полковнику ГБ Раберу М.А." "После прочтения сжечь". Я вскрыл второй конверт и извлек из него несколько машинописных листов. Я закурил папиросу и начал внимательно вчитываться в текст моего нового задания. Не буду вас утомлять, но дело, которое мне поручили, имело три основных направления: поиск скрытых изменников Родины в лагере, организация войны между воровскими мастями. И... сбор информации о специалистах в лагерях, которые могут быть полезны при создании атомного оружия, и особенно людях, которые проявляют повышенный интерес к этой засекреченной теме...

...Я сжег в ведре свои бумаги, убедился, что от них остался один пепел и повернулся к Волосникову:

- Я закончил.

- Забыл вас спросить, Михаил Аркадьевич, в вещах у вас нет финки и часов?

- Нет, - отозвался я. - Я прекрасно знаю, что это запрещено тюремным уставом. Только спирт.

- Тогда, мы расстаемся с вами до вечера. Вот, возьмите, в камере, ознакомьтесь с этими документами. Это шифры и системы связи. Материалы по последним воровским движениям. Охрана предупреждена и вам никто не будет мешать.

Я уже собрался уходить, унося с собой папку, но Волосников не спешил вызывать конвой.

- Михаил Аркадьевич, у меня к вам вопрос...

- Да?

- Как воры отнесутся к вашему браку? По воровским понятиям, вы не имеете права иметь прописку, находиться более полутора лет на свободе, и, не считая множества других запретов, иметь семью и жениться. Вы не забыли об этом?

- Не забыл. Брак с Клавдией, конечно, оформлен на мою настоящую фамилию, но кто это сейчас проверит? - я с некоторым вызовом посмотрел на него. - Кроме того, разве мало сейчас воров, которые имеют жен? Уже не то время. Все меняется. Лет пять назад, за это бы строго спросили, а сейчас, нет.

- Надеюсь, вы сможете ответить ворам достойным образом, - с каким-то сомнением на лице произнес Волосников. - Но даже если вы назовете его фиктивным браком, вам не полностью простят нарушение воровского закона...

17 июня 1949 года. 19 часов 43 минуты по местному времени.

Управление МГБ города Читы.

***

Я сидел в камере и резал спички тоненьким лезвием пополам. Это нужное умение в тюрьме, особенно когда спички приходится экономить. Только спички 1949 года были не такие мелкие как в 21 веке. Толстые, аккуратные столбики с большими головками серы. Они резались легко, ровно.

Если мне не изменяет память, то про спички в это время ходила такая байка, восхваляющая мудрость Сталина и его хозяйское отношение к любому технологическому производству, которое шло в стране.