Андрей Имранов - Антитезис

— Вот как? А разве ты, брат мой, не всего лишь человек? Разве не люди всего лишь те, кому ты сейчас доверишь толковать Слово?

— А я… а мы и не собираемся что-либо добавлять к библии. Ее следует сократить. Потому что сегодняшние достижения науки входят в конфликт с текстами Писания, что отвращает от веры многих мыслящих и образованных людей. Это большинство текстов Ветхого завета, некоторые послания апостолов. Взять, к примеру, Ноев ковчег. Я знаком с допущением, что ковчег принял на борт не всех животных, а только тех, кто не мог самостоятельно спастись от наводнения. И они вроде как помещаются. Сто лет назад эти расчеты подтверждали веру. Но сегодня любой мало-мальски образованный человек знает, что популяция в несколько пар обречена на вымирание через несколько поколений по генетическим причинам. Конечно, можно истолковать книгу Бытия в свете современных достижений науки. Принять, что Господь наш особым образом изменил избранные пары, позаботившись о сохранении генофонда. Но в Писании об этом не сказано, и как раз таковое толкование и будет его искажением!

— И что же, — негромко и спокойно спросил Иосиф, — вы предлагаете просто выкинуть книгу Бытия из Писания?

— Почему же — выкинуть? Отнести к апокрифам. Толковать как древнюю легенду, и тогда она будет вести людей к истинной вере, а не отвергать от нее. Ибо мифы и легенды не есть просто ложь, а суть отражение жизни людей того времени. Еще триста лет назад конфликт между отдельными книгами Писания и наукой не был столь велик и многие ученые тех лет были людьми верующими и в вере своей крепкими. Сегодня же ученый должен либо отказаться от знания в пользу веры, либо от веры в пользу знания. И это отвращает от Бога многих мудрых людей.

Иосиф вздохнул.

— Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же. Никто не вправе менять хоть слово в Писании, ибо оно — единое целое. В Евангелиях от Матфея и от Луки Иисус говорит нам о Ное и о его временах. Ужель отнести к апокрифам и евангелия? Что же тогда останется в писании? Одумайся, патриархом себя зовущий. Подумай о душе своей, ибо грех есть то, что ты задумал.

— Сказано: потерявший душу свою ради Меня сбережет ее. Не ради себя, а ради веры задумал я. Не о своем спасении должна заботиться церковь. И если реформы приведут к Богу множество из сомневавшихся, не будет ли в том блага?

— Под чей алтарь придут они? Сказано: человек, усомнившийся в слове Божьем, продаст его дьяволу вместе с собой.

— Сказано также, что только на двух заповедях утверждается весь закон и пророки. Они суть главное, а не богословские споры о том, исходит ли святой дух только от Отца или же и от Сына тоже. Почему церковь взяла на себя единственное право решать, что есть слово Божье, а что нет?!

Михаил уже почти кричал, наклонившись к столу.

— Потому, — веско сказал Иосиф, — что не люди, но Сын человеческий создал церковь. Он дал право связывать на земле то, что будет связано и на небесах, и разрешать на земле то, что будет разрешено и на небесах. И не в людской власти уничтожить то, что не людьми создано. И уж точно — не во власти лжепророков в овечьих одеждах, которые внутри суть волки хищные.

— Это, видимо, я — лжепророк. Ладно же. Сказано также: по плодам их узнаете их. Беспошлинные сигареты стоит ли отнести к таким плодам? Или вот, не далее как вчера снял с двери храма, — Самойлов достал из-за пазухи свернутый лист и предъявил его в камеру. Подержал пару секунд, сложил пополам, затем спохватился и протянул Диме со словами, — вот, посмотрите тоже. Я намеренно не говорю с двери какого храма я это снял, потому как случай сей далеко не единичен. Увы, я бы сказал даже, что он типичен. Видимо, РПЦ такую практику если и не поощряет, то, как минимум ей не мешает. Как тут не вспомнить об изгнанных Христом из церкви торговцах?

Дима скосил взгляд на листок. Крупным шрифтом на листе А4 было отпечатано: «Братия и сестры! Убедительная просьба покупать свечи только в храме! Свечи, купленные вне храма, не являются жертвой, угодной богу».

— Мы живем в вещном мире, и содержание храма божьего тоже денег стоит, — Иосиф помолчал, — действительно, настоятели порой перегибают палку — не в их власти судить, какая жертва угодна богу, а какая — нет. Но как храму зарабатывать на жизнь, чтобы были в нем вода и электричество, если не торговлей?

— На пожертвования прихожан, — отрубил Самойлов, — на десятину. Тут и стимул для настоятеля со священниками — мало пожертвований, значит, плохо дело свое делают.

Иосиф задумчиво покачал головой, потом обернулся к Диме.

— Скажите, Дмитрий. Вот вы считаете себя духовным человеком?

Дима с надеждой посмотрел на экран, но он был пуст. Лукшин выждал секунды полторы, вздохнул и твердо сказал:

— Да, считаю.

— Отлично, — Иосиф кивнул, — когда вы в последний раз были в православном храме?

Дима посмотрел на пустой экран и пожал плечами:

— Никогда.

— Так вы не христианин? — удивился Иосиф. Глянул с прищуром, — вы иудей?

Дима слегка разозлился.

— Нет. И вообще, я не считаю духовность синонимом религиозности.

Иосиф отстранился.

— Так вы атеист, — протянул он, — верите, стало быть, что все сущее образовалось случайно. Ну, коли так…

— Нет, — перебил Лукшин. Посмотрел на по-прежнему пустующий экран, поморщился, — нет. Если это вас так волнует, то я — креационист. Я верю, что наш мир был кем-то создан. Но, видя множество версий относительно процесса создания и личности самого создателя, я не вижу никаких причин считать истинной какую-то одну из них. Если уж на то пошло, я вообще не вижу причин как-то почитать этого неведомого создателя.

Иосиф поднял брови.

— Отца и мать своих ты тоже причин почитать не видишь? — спросил он холодно.

— Если бы я знал своего отца только по книгам да по рассказам, при том, что он жив и здоров — тогда — да! Потому как отцовство — не заканчивается с рождением ребенка.

— Отлично! — зло сказал Иосиф, вставая и снимая микрофон, — отлично! Ересь на ереси!

— Э… — Дима отодвинулся, бросая панические взгляды на пустой экран, — «че это он задумал? Драться полезет? Вот блин!»

— Вы очень подходите друг другу, — Иосиф обвел взглядом сидящих за столом, — а я слышал достаточно и мне нечего здесь больше делать. Глубока ересь ваша, нет вам спасения.

Развернулся и тяжелым шагом пошел к выходу из студии.

— Э! — Дима вскочил в ужасе, — гос… святой отец! Подождите!

Но тот даже шага не замедлил. Дошел до выхода, хлопнул дверью и был таков. Дима остался стоять, растерянный и опустошенный. В студии послышалась возня и негромкие голоса. На освещенном участке появилась все та же девушка, наклонилась к Самойлову, сняла с него микрофон.

— Леночка, подожди! — донесся голос из студии, — сейчас, снимем еще пару кадров. Э… Дмитрий, сядьте.