Пол Андерсон - Звездный лис

Подошел Гуммус-луджиль и тяжело опустился рядом с Лоренценом.

— Одного нет, — пробормотал он. Колеблющийся свет выхватил резкие черты его лица. — Сколько еще погибнет?

— Гамильтон откровенно опасался как раз таких вещей, — сказал Лоренцен. — Не землетрясений, не чудовищ, не большеголовых спрутов, а змей, микробов и ядовитых растений. Он был прав.

— Существо с цианидом в пасти. Что у него должен быть за метаболизм? У него не может быть, как у нас, крови. — Инженер вздрогнул. — Холодная ночь.

— Это можно преодолеть, — ответил Лоренцен.

— Если больше опасаться нечего, тогда еще не так плохо.

— О, конечно, конечно. Я бывал в переделках и похуже. Тут эта проклятая внезапность… Бы ведь тоже едва не дотронулись до нее. Я видел.

— Да… — Лоренцен почувствовал озноб при этой мысли. Только сейчас до него дошло: Аласву не предупредил его. Лоренцен заставил себя успокоиться и последовательно обдумать все происшедшее. Рорванец Аласву не оттащил его от ядовитой ящерицы.

Лоренцен посмотрел на маленькую группу туземцев у костра. Они сидели в тени, только глаза сверкали во тьме. О чем они думают? Что готовят для пришельцев со звезд?

Лоренцену захотелось сказать Эвери… Нет, пока не стоит. Возможно, это случайность. Возможно, эти ящерицы редки, может, эта группа рорванцев никогда не видела их раньше? Аласву сам был в нескольких сантиметрах от него. Туземцы не могут быть так глупы, чтобы обставить убийство всех людей как несчастный случай!

Но «Да Гама» так и не вернулся.

Лоренцен с усилием повел плечами, чувствуя усталость и возбуждение. Его подозрения ребяческие, и он знал, что Эвери так и воспримет их. Если же рассказать фон Остену, немец захочет расстрелять рорванцев на месте. Гуммус-луджиль и Торнтон… Нет, не сейчас. Вначале Лоренцен должен убедиться сам, прежде чем выставлять себя на посмешище.

Он посмотрел в темноту на западе. Они направлялись туда: в горы, в каньоны, в ущелья, где на узких, скользких тропах могло случиться всякое. И они не могут повернуть назад, хотя не имеют ни малейшего представления, что их ожидает.

Местность быстро поднималась, пока они не начали пробираться через путаницу скалистых холмов, среди огромных зарослей кустарника, через журчащие реки, где холодная вода кусала ноги, точно зубами. Было трудно идти за рорванцами, легкие фигуры которых быстро передвигались по неровной местности. У Лоренцена пересыхало в горле, когда он, тяжело дыша, спешил за ними.

Однажды вечером, через неделю после того как умер Фернандес, Гамильтон спросил по радио:

— Что за чертовщина с вашими проводниками? Бы опять свернули к северу. Почему они не ведут вас прямо?

Гуммус-луджиль удивился, но передал вопрос Эвери:

— Спросите у этих волосатых уродов. Я уже болен от ходьбы.

— Я спрашивал, — сказал психолог. — Разве я вам не говорил? Но ответ относится к совершенно непонятным, непереводимым фразам языка. У меня создалось впечатление, что впереди опасная территория и мы должны обогнуть ее.

Гуммус-луджиль передал ответ Гамильтону, который закончил разговор щелчком языка, соответствующим ворчанию.

— Мы почти ничего не можем предпринять, — вздохнул турок.

— Возможно, они хотят сделать нас кривоногими и тем самым беспомощными, — рассмеялся Торнтон.

Фон Остен схватился за оружие:

— Они ведут нас прямо в…

— Спокойнее, — протянул руку Эвери. — Боюсь, что мы ничего не можем поделать. Нас ведут они.

Лоренцен нахмурился. Это звучало не совсем правильно. Положение все больше и больше казалось ему сомнительным. Он достал карту территории, сделанную при помощи аэрофотосъемки, и долго изучал ее. Насколько он мог видеть, в той территории, которой они избегали, не было ничего необычного. Конечно, там могли быть враждебные племена или что-нибудь еще, но…

На каждый вопрос, который Лоренцен мог бы задать, существовал ответ. Но все ответы были слишком конкретны для данного случая, они не давали последовательной картины. Ладно, ядовитая ящерица была незнакома рорванцам, это совершенно очевидно. Но почему она незнакома им? Любое опасное животное имеет дьявольски широкую зону распространения. Не могли же рорванцы прийти настолько издалека, чтобы эта территория была им неизвестна? Да, туземный язык может быть исключительно трудным, но, черт побери, общество, владеющее технологией, какой вроде бы владели рорванцы, должно располагать доступными терминами и понятиями. Когда западная наука проникла на Восток, китайцы говорили о ней на французском или английском — их собственный язык был для этого неподходящим. Но язык рорванцев казался похожим по структуре на индоевропейские языки, и у Эвери не должно возникнуть тех трудностей, о которых он все время говорит.

Тем не менее вечерами он подолгу беседует с Джугау. Он утверждает, что это уроки языка, но…

Допустим, что это не так.

Лоренцен сидел неподвижно, чтобы позволить этой мысли поглубже проникнуть в сознание. Хотелось отвергнуть ее. Ему нравился Эвери, и на этой новой Земле было так мало того, что можно было доверить друг другу… «Нет, наверное, я становлюсь параноиком», — подумал Лоренцен.

Однако оставался «Да Гама» — Громадный, повисший в пространстве вопросительный знак.

Лоренцен лежал в спальном мешке, чувствуя под собой жесткую землю, слушая шум ветра и дыхание реки, вздрагивая от крика какого-то незнакомого животного. Тело устало, но в голове кипело столько вопросов, что Лоренцен никак не мог успокоиться. Что случилось с первой экспедицией? Кто пытался саботировать вторую? Почему произошло столько помех и задержек, прежде чем она смогла стартовать? Почему Эвери не сумел скомплектовать однородный экипаж? Такие разные (почему?) люди, как они, не могли составлять экипаж космического корабля, это слишком большая ошибка для психолога. Почему рорванцы — единственные млекопитающие, встретившиеся здесь до сих пор? Почему не видно никаких следов их деятельности с воздуха? Почему у них такой недоступный для понимания язык? Если же это не так, почему тогда Эвери лжет? Почему рорванцы не сумели распознать опасность, которая должна быть так же хорошо им известна, как нам на Земле кобра? Их метаболизм сходен с человеческим, поэтому ящерица представляла угрозу и для них. Почему они вдвое удлинили путь к себе домой? Почему, почему, почему?..

На каждый вопрос можно было найти ответ, либо прямо данный Эвери, либо полученный как правдоподобная гипотеза. Но, взятые все вместе, они нарушали принцип Оккама: каждое объяснение повергало остальные, выдвигало новую гипотезу, противоречащую другой. Было ли что-то объединяющее во всех этих фактах? Или все это лишь случайные стечения обстоятельств?