Пол Андерсон - Война крылатых людей

— Но…

— Жаль, что он вынуждал тебя выполнять вещи, которые требовали от тебя, а не от него, применения своего умения. Да, конечно же, вынуждал! Командиру нет необходимости делать все самому. Ему нужно только приказывать… убеждать, применять силу, понукать… и все для того, чтобы заставить других делать то, что нужно сделать, неважно, возможно это или нет. Ты говоришь, что его работа сводилась только к болтовне, шуткам и созданию внешнего эффекта, чтобы произвести впечатление на провинциалов-туземцев. Ну конечно же, это так! Ведь кто-то же должен был это делать! Мы были бы для них чудовищами, чужаками и неумехами, если бы не его разговоры. Смогли бы мы сами без него начать жалкими глупцами, а закончить почти королями? Ты говоришь, что он подкупал при помощи вещей, которые выиграл в фальшивые кости, врал, обманывал, интриговал как тайно, так и открыто. Это правда, но я не говорю, что это хорошо. Но и не говорю также, что он находил в таких действиях удовольствие. Можешь ли ты, однако, предложить хотя бы один другой способ, который сохранил бы нам жизнь? Либо хотя бы принести мир этим бедным измученным народам?

— Но… — Он отвел глаза и посмотрел в окно, на голый пейзаж за ним. Мелькнула мысль, что, может быть, было бы хорошо отдохнуть немного на менее суровой природе Земли. — Как знать, — сказал он в конце концов неохотно, цедя каждое слово. — Думаю… однако, что слишком быстро осудил его. Но мы тоже сделали немало, сама знаешь. Без нас он никогда бы…

— А я считаю, — прервала она его, — что без нас он нашел бы другой способ, как добраться до дома. А вот мы без него — вряд ли!

Он резко отпрянул назад. Ее лицо горело красным огнем, гораздо более ярким, чем мог вызвать солнечный блеск, проникающий снаружи.

«Она в конце концов женщина, — подумал Эрик с усталостью, которая внезапно охватила его. — Женщины отличаются от нас, мужчин, еще и тем, что их жизнь принадлежит будущим поколениям. А ее — в особенности, поскольку существование целой планеты может зависеть от ее ребенка, а она аристократка в высшем понимании этого слова. Отец будущего Великого Князя Гермеса может быть старым, толстым и неопрятным, толстокожим и лишенным всякой романтики; может увидеть в ней лишь эпизод в жизни. Это не имеет для нее значения, если она как женщина и аристократка видит в нем только отца своего ребенка».

— Я… — Сандра смешалась, словно ее поймали с поличным. В ее взгляде светилась невысказанная мольба.

— Думаю, что мне лучше сейчас уйти и дать тебе отдохнуть. — А после минутного молчания добавила: — Он не так силен, как утверждает. И я ему еще потребуюсь.

— Нет, принцесса, — сказал Эрик с неожиданной нежностью. — Это не ты ему, это он тебе нужен. Прощай, дорогая!

Некогда любой, даже совсем невежественный, ученый знал, что невозможно извлечь энергию из атомного ядра. Затем было открыто расщепление урана.

Когда-то легко было доказать, что передача в так называемых «лучевых ружьях» большой энергии делала такие ружья практически невозможными. А потом кто-то изобрел лазер.

В свое время всем было очевидно, что космические корабли должны отбрасывать массу, чтобы развить скорость. Поэтому их экипажи вынуждены переносить ускорения и перегрузки все время, пока они не окажутся в состоянии невесомости. Космонавты должны были расстаться с мечтами о маневрировании, подобном действиям корабля или самолета. Но люди оказались настолько непочтительны к традиционным представлениям, что открыли искусственные положительные и отрицательные гравитационные поля.

Кто бы стал спорить, что звезды совершенно недоступны, если мы будем тащиться со скоростью, меньшей скорости света. А большая просто не возможна. Уравнения Эйнштейна доказывали это, не оставляя и тени сомнения. Затем был открыт гиперпрыжок, и неожиданно наш рукав Галактики начали бороздить корабли со сверхсветовой скоростью.

Одно за другим исчезало «очевидно невозможное», наиболее фундаментальные законы природы оборачивались новыми сторонами, раз и навсегда установленные границы наших способностей стирались с бесцеремонностью и непочтительностью. Опрометчиво поступит тот, кто станет утверждать, что существует абсолютное знание и абсолютно неразрешимые задачи.

И, тем не менее, я принадлежу к числу таких глупцов. Я утверждаю четко и недвусмысленно, что некоторые законы жизни являются вечными. Законы человеческой жизни, разумеется.

С известными оговорками они, вероятно, касаются всех разумных рас на всех населенных планетах во всей Вселенной, хотя на этом пункте я не настаиваю. Я утверждаю, что некоторые принципы жизни человека, сына Земли, неизменны.

Они включают:

1. Законы Паркинсона.

Первый. Работа захватывает всех, кто способен заняться ею. Другой вариант: работа заполняет все отведенное для нее время.

Второй. Расходы растут вместе с доходами.

2. Открытие Старджона. Девяносто процентов всего абсолютная ерунда.

3. Закон Мерфи. Если какая-нибудь неприятность может случиться, она случается.

4. Четвертое начало термодинамики: все делается медленно и стоит дороже.

Мое утверждение не является столь уж необоснованным, как может показаться с первого взгляда, ибо характеристики, подобные этим, входят в мою дефиницию человека.

Вэнс Холл, комментатор философии Ноева ковчега.

Нет!

Ребо, сын Аегвора, губернатор марки Гирлигор, отшатнулся от рисунка, как будто тот ожил.

— Как вы могли об этом подумать? — выкрикнул он.

— Сожгите эту штуку! Сейчас же! — он указал рукой на огонь в большой жаровне, отблески которого чуть размывали мрак, окутавший приемный зал. — Я ничего не видел, и вы мне ничего не показывали. Понятно?

Дэвид Фолкейн уронил листок бумаги, на котором сделал рисунок. Тот медленно опустился на стол: атмосфера планеты была на четверть более плотной, чем земная.

— В чем… — его голос сорвался в какой-то глупый фальцет. Испуг сменился досадой. Он обхватил себя за плечи руками и твердо посмотрел на айвенгианца. — В чем дело? — спросил он. — Это всего лишь чертеж.

— Это Мелькино, — Ребо вздрогнул, произнося это слово. — А вы не только не принадлежите к Посвященным, но вообще не нашей расы.

Фолкейн уставился на него, но, потомок землян, он не мог понять выражения этого нечеловеческого лица. Освещенный тусклым красным светом, пробивающимся сквозь узкие окна, Ребо больше походил на льва, чем на человека. Тело его было в целом антропоидным: с двумя руками и двумя ногами, но туловище короткое и толстое, с длинными и тонкими конечностями, сильно наклоненное вперед, так что, несмотря на двухметровый рост, в своей обычной позе Ребо был чуть ниже Фолкейна. На руке у него было три пальца, каждый из которых имел один лишний сустав, оканчивающийся узким черным ногтем; большой палец находился на противоположной стороне ладони, не как у человека, а ноги оканчивались ступнями. Шерсть его цветом напоминала красное дерево и покрывала все тело, причем каждая шерстинка оканчивалась крохотным зубчиком, так что со стороны волосы были похожи на перья. У него была массивная голова с круглыми ушами, плоским лицом, без носа, с дыхательными отверстиями по углам большой челюсти, с огромными зелеными глазами удивительной чувствительности и почти женским ртом. Но наибольшее впечатление производили его рыжевато-коричневая львиная грива, обрамлявшая лицо и спускающаяся по мускулистой спине, и пушистый хвост, хлеставший по лодыжкам. Короткие чешуйчатые брюки и кожаная перевязь, на которой висел устрашающего вида топор, усиливали впечатление свирепости и дикости.