Станислав Михайлов - Эра воды

Как ошпаренный я отбросил взгляд в сторону, на спасительные образцы песчаника Аркадийской свиты, с которыми возился последние несколько часов. Лишь через три десятка ударов сердца осмелился поднять глаза и оторопел. С лица Кати на меня снова смотрела Лиен.

С яростным криком, ударом кулака, я выключил коммуникатор.

Сел на пол.

Обхватил голову руками.

«Все-таки я схожу с ума» — билась в ней мысль.

«Я не могу жить без тебя, Катя» — Билась там же другая.

«Откуда опять эта марсианка, какого черта?!» — Истерила третья.

«Все-таки я схожу с ума…» — успокаивала первая.

«Я поеду к тебе» — соглашалась вторая.

«Да и черт с ней, с Лиен, и похуже мерещилось» — поставила точку третья.

Коммуникатор запищал снова, но я не дал разрешения на включение.

Однако он включился. Черт знает, что творится с этой техникой.

— Пол, успокойся, пожалуйста. — Голос Кати звучал почти нежно. — Мы же не дети.

Я не отрывал взгляда от носов своих ботинок.

— Как ты это сделала? Включила коммуникатор как?

— Пол, ну я же из Комитета… — мне показалось, она готова погладить меня по голове, как делала раньше. Наверное, только показалось. Тем не менее, я встал, вернее, присел на край стола с образцами. Проекция Кати Старофф опять стояла передо мной во весь рост. Как настоящая.

— Послушай, Пол, вопрос вправду очень важный и срочный. И конфиденциальный. Я прилетела бы к тебе сама, но есть еще дела. Пожалуйста, соберись, я пришлю ракету.

Она сказала «пожалуйста». Я ничего не понимал. Сердце билось в грудной клетке как ненормальное. Перед глазами плыли круги. Так не годится, и я взял себя в руки. Распрямился.

— Хорошо, присылай.

— До встречи, Пол.

— До встречи, Катя.

Единственное средство от плохих мыслей — перестать их думать. Все техники психоконтроля в лечении расстройств с той или другой стороны приходят к одному: как вытеснить ненужные мысли, убрать их вообще или заменить другими. Странно, но мне это удалось без труда. Совершенно спокойно я собрал вещи и прилег в своей комнате ждать вызова. Чтобы убить время, смотрел передачи с Земли.

Коммуникатор зазвонил уже через три часа. Крайне удивленный диспетчер просил доктора Пола Джефферсона проследовать к ракетному катеру.

Судя по всему, нам предстояли долгие и сложные разговоры. Разговоры, о которых остальному миру знать не следовало. Потому что мы не просто бывшие любовники, но и единомышленники, и мы хотим запустить величайший проект Солнечной в обход натуралистов.

«Бывшие любовники», — я специально использовал это словосочетание, чтобы сделать себе больнее. То ли подчеркивал «бывшие», то ли несуразность слова «любовники» в применении к нашим чувствам. «Бывшим чувствам», — тут же поправился я, пытаясь убедить себя в отсутствии надежды.

Ракетная тряска с короткой невесомостью и перегрузками закончилась быстро. Знакомая база Контроля гостеприимно распахнула бронированные двери для бывшего узника, пардон, любовника, пардон, коллеги Ее Превеликой Светлости, лидер-инспектора Старофф.

Стыдно, но я совсем забыл о друге. Пожалуй, о единственном друге, оставшемся у меня. Войдя в Катин кабинет, я ужасно обрадовался, встретив его — универсального экспериментального робота по имени Роб.

Он висел у стены в режиме ожидания. Огромный, угловатый и белый, как снег. Механики поработали на славу, он выглядел совершенно новым. На самом деле, наверное, даже лучше, чем новый, Юн Хо ведь собирался поменять какую-то начинку и что-то добавить.

Я прикоснулся к гладкому боку Роба. Прохладный и твердый, чуть-чуть вибрирует. Нет, не буду включать, не сейчас.

Катя кивнула мне и встала из-за стола, подошла ближе. Я инстинктивно сделал пару шагов в сторону, мысленно проклиная собственную глупость. Вел себя как мальчишка.

— Здравствуй, Пол. — Улыбнулась она почти как прежде.

— Привет.

— Давай чуть подождем с нашими делами, один твой знакомый просит срочного соединения.

— Кто это?

— Увидишь. — Катя снова улыбнулась.

Может быть, все не так уж безнадежно? Может, разбитая жизнь еще как-то наладится?

Надежда робко кольнула меня под ребро.

И в эту секунду в кабинете, спиной ко мне, появился тот, кого ждали. Но кого совсем не ждал я. Голограмма в полный рост и почти спиной ко мне. Почти спиной, но я узнал его сразу.

Они потрясающе смотрелись вместе: чернокожий инспектор Бобсон в любимом белоснежном костюме и неизменно белый робот, словно бы задумчиво левитировавший над гравидорожкой.

Роб-инспектор кивнул Робу-роботу:

— Привет, дружище, у тебя хороший стиль.

— Как зовут славного парня? — это уже к Кате, с трудом удерживающей смех под скорлупой непроницаемости.

— Как и тебя, Роб, вы тезки. Кстати, назван в твою честь.

— Да ну?! — Искренне восхитился инспектор. — Чем я заслужил? И кто, так сказать, крестный отец моего близнеца?

Я скромно стоял в сторонке, незаметно краснея. Надеюсь, действительно незаметно.

Катя молча ткнула в меня пальцем. Инспектор развернулся.

— Пол? — Глаза Бобсона, и без того сверкавшие белками, стали заметно шире.

— Доктор Джефферсон… — быстро поправился он. — В прошлый раз обстоятельства нашей встречи были несколько иными, я бы сказал, непростыми…

Забавно видеть, как функционер переключается из режима в режим. Секунду назад здесь был «свой мужик», простой и непосредственный, и вдруг словно подменили: фразы стали длинными и обтекаемыми, за внешней вежливостью и, кажется, неподдельной доброжелательностью скрываются настороженность и недоверие. Их можно не замечать, если не иметь привычки наблюдать за людьми. Если не провести, как я, почти все детство в интернате.

Наверно, это у него профессиональное. И подчеркивает дистанцию, мол, Катя, ты из своих, а вы, уважаемый, пока что объект неопределенный, и таковым извольте себя ощущать, но не подумайте чего нехорошего, мы ко всем исключительно расположены, всегда готовы помочь, оградить и все такое, ведь мы же из КК.

— …совсем непростыми. — Продолжил инспектор, сделав едва заметную паузу, чтобы дать мне время включиться в разговор, но я промолчал. — Но мне с самого начала казалось, что вы там ни при чем, с теми заводами…

Конечно-конечно, Робби, ты мне верил с самого начала. И только поэтому запер под домашним арестом в индивидуальном блоке на Ганимеде, исключительно ради защиты свидетеля. Только когда оказалось, что Жак подделал видеозапись, и что я действительно чуть не взлетел на воздух вместе с накопителями, меня выпустили и оставили в покое. Почти выпустили. Попросили посидеть под замком еще чуть-чуть, чтобы ввести в заблуждение злоумышленников.

Не думаю, что подмененная программа управления, которая взрывала заводы, интересовалась степенью свободы стажера Пола Джефферсона. И думаю, кому-то из инспекторов досталось на орехи после того, как вскрылась настоящая причина произошедшего. И этот кто-то, возможно, не прочь мне отомстить…