Владимир Баграмов - Страна убитых птиц

— Я живой, я хайду бил-бил огнем! Я ее съем! И мы наедимся, так?

Крышка люка дрогнула, видно, Сина вытаскивала стальной стержень, которым замыкалась изнутри, потом крышка упала.

На Сине, как и на Иу, была только повязка из куска грязной синтетической ткани. Сина тоже была худой и высокой. А кто из народа хау был коротким и толстым? Таких не было. Кроме, пожалуй, Дьяла, но и он не был коротким. Он был высокий и могучий, на то он и Дьял. Безмозглый великан и силач, способный на убийство сразу нескольких Красивых, если они проморгают и подпустят его ближе чем на два шага.

Длинные пепельные волосы Сины вставали от затылка горбом, наползая на толстое кольцо, надетое на шею — от зубов проклятых хайду. Иу с неудовольствием кашлянул, протянул руку, тронул кольцо.

— Дай, сними.

— Хай? — удивилась Сина, расширяя и без того большие желтые глаза. — Зачем? Мне не надо умирать.

— Дай! — повысил голос Иу и показал сначала факел, потом большой сверкающий клинок, заткнутый сзади за пояс повязки. — Смерть хайду, ты идешь в мою хи, так?

Тема перехода Сины в логово Иу была давнишней, наболевшей, и Иу сказал последние слова скорее по инерции. Тем большее испытал он потрясение, когда на секунду замершее лицо Сины вдруг озарила улыбка.

— Звезды! — она смотрела на небо, потом опустила голову, глянула прямо в лицо Иу. — Хай, Иу, когда звезды, я так, я иду в твое хи, я рожу тебе маленького хая.

— Да, так. Ты идешь, ты родишь.

Ничем не выдав своего потрясения и нежданной радости, Иу нахмурился и вытащил клинок из-за пояса. Это был хороший нож, такого не было даже у Мурга, вождя народа хау. Вождь не однажды многозначительно посматривал на нож Иу и шевелил рыжими бровями. Но разве Мург прыгал в КЛОАКУ за тем Красивым, что тонул вместе с этим ножом? Нет, прыгал Иу, это у него потом ломило от клоаки кости и суставы и совсем вылезли ресницы. Иу двинулся вокруг кургана из банок, зная, что Сина идет за ним. Она теперь было его хая, до ПОКОЯ обреченная ходить за ним тенью, слушаться и повиноваться. Конечно, как гордый и порядочный хай, он отдаст ей лучший кусок и никогда не положит на слой СВАЛКИ без подстилки из бурых водорослей. Есть такие хау, глупые и безмозглые, не понимающие, что без подруг народ вымрет и стечет зловонной жижей в основание великой СВАЛКИ. Нет, Иу не даст теперь Сину в обиду, она его, она даст ему продолжение, точную копию, которая, в свою очередь, повторит себя… И так — вечно.

Летчик заложил крутой вираж, и Матвеев наклонил голову, сглатывая подступившую тошноту. Сидевший рядом громила-лейтенант Надзора, заметив движение Матвеева, сунул руку в карман комбинезона, достал трубочку «Аэролиса», протянул. Матвеев с досадой отвернулся.

Хотелось курить, но эти хмыри вертолетчики еще перед вылетом несколько раз напомнили о бочке с горючим, стоявшей рядом с двумя пассажирскими сиденьями. Остальные сиденья были сняты.

Матвеев стал смотреть в иллюминатор. Подлетали к Ясногорску.

Город переливался разноцветными огнями — это было красиво. Словно кто-то высыпал груду драгоценных камней посреди мрака и серого, клубящегося тумана. Белоснежно сверкала громада здания лаборатории Института космических исследований. Даже отсюда, сверху, было видно, как оно велико. Вышка гигантского локатора, расцвеченная огнями, как шея невиданного дракона, протянутая в пустоту космоса, к немигающим звездам.

— Тут свалка! — проорал в самое ухо Матвеева громила-лейтенант. — Там эти, мутанты живут! Шкодят, собаки!

Матвеев повернул к нему лицо.

— Шкодят, говорю! — громила старался переорать грохот двигателей, прямо надсаживался. — Города закрыли, по периметру электрозаграждения, мины, ловушки, а они, падлы, все равно лазают! На северо-западе две теплицы разгромили! Пожрали все, даже зелень и кору на плодовых объели. Во, суки! Нагадили и смылись. Их тут по подсчетам, тысячи три! Кислоту пьют и не сдыхают!

— Что пьют? — не понял Матвеев.

— Кислоту, падлы! Хоть какую, и серную давай — им плевать.

Матвеев машинально полез за сигаретами, но спохватился, зло плюнул на переборку впереди.

— Ничего! Слышишь? Давай кури, я тоже дерну. В очередь.

Громила достал сигарету, прикурил, покосившись на дверь кабины летчиков, сильно затянулся, передал Матвееву. Тот жадно принял сигарету, благодарно улыбнулся.

— Тебя как зовут? — Матвеев передал громиле сигарету.

— Сева. — Громила жадно докуривал, искоса поглядывая на Матвеева. — Сверчок! Кликуха такая.

— Это что ж такое — «сверчок»? — изумился Матвеев.

— Не знаю, — пожал плечами громила. — Отца тоже так звали, он в «спецназе» всю жизнь отдолбил, мне по наследству досталось.

Машина резко пошла на снижение.

— Порядок! Слышь, Пижон, падаем, говорю!

Громила захохотал, откинувшись на сиденье. Матвеев покосился — из-под кожаной куртки (и почему они, проклятые, все в коже?!) у громилы высунулась ребристая ручка «АП-8». Матвееву только раз и довелось подержать в руках этот мощный, скорострельный и удобный автомат. Короткий, с объемистым магазином, с откидным прикладом и мощным оптическим прицелом — это было грозное оружие. Изобретен совсем недавно, а гляди ж ты, мясников из президентского Надзора, официантов клятых, уже вооружили.

Вертолет завис, вибрируя корпусом. Щелкнул замок кабины летчиков. Дверь открылась. Командир, толстяк с лихими усами и смешной бородкой, протягивал две маски респираторов.

— Садимся в промзоне, — объяснил громила Матвееву, — дышать тут хреново, надевай, Пижон! Не выпендривайся, один в «ящик сыграл», здесь гольный хлор и азот.

Глаза сразу защипало. Зажмурившись, Матвеев шел за громилой по тоннелю из гофрированных листов стали, тускло освещенному и холодному. Тоннель неожиданно кончился ступеньками эскалатора. Спустились вниз на три пролета, молча встали у края платформы. Шипя и присвистывая подлетел пневмовагон. Открылись двери, они вошли, сели на мягкие кожаные сиденья. После того, как закрылись двери, снабженные толстыми резиновыми уплотнителями, заработали мощные компрессоры, выгоняя отравленный воздух, нагнетая годный для дыхания.

— Так и живем, Пижон! — захохотал громила Сверчок, сдирая с лица респиратор. — Вы там по столицам-то привыкли к дизайну да к кофе со сливками, а тут… — он, не договорив, покрутил головой.

— Сверчок! — позвал, не открывая глаз, Матвеев. — С каких это пор Комитет на контроле у Надзора, а?

Ответа не последовало, и Матвеев, приоткрыв один глаз, с улыбкой посмотрел на громилу. Тот с равнодушным видом пыхтел сигаретой.

— Сверчок?! — еще раз позвал Матвеев.

Он молча, с улыбкой рассматривал своего сопровождающего. Маленькие синие глазки, квадратная челюсть, утонувший в щеках нос и неожиданно узкие, прямо щелевидные губы.