Альетт де Бодар - Космопорт, 2014 № 02 (3)

На самом деле, несмотря на напускные отрешенность и равнодушие, Трифонову было очень интересно, почему из всей журналистской братии этот писака — Его-Высочество-Первый-Русский-Букеровский-Лауреат — выбрал именно его. Сам Евгений Гришин. Или, скорее, Eugene Grishin. Загадочный гений, первый современный русский автор, достигший настоящей мировой известности. «Британский писатель русского происхождения», чей роман «Кристина в одиночестве» удостоился Букеровской премии, и чьё имя теперь красовалось рядом с Исигуро, Барнсом и прочими Маккьюэнами в списке крупнейших британских авторов последних десятилетий. Быть может, даже стоило бы почитать его писанину…

— Я хотел бы рассказать вам одну историю, господин Трифонов, — прошелестел писатель, улыбаясь девушке в бассейне. Та ответила улыбкой, от блеска которой журналисту захотелось зажмуриться.

— С удовольствием послушаю, товарищ Гришин, — ответил журналист, и, подлив в голос фирменной желчи, добавил: — Если, конечно, это и в самом деле будет интересно. Я ведь занятой человек.

Гришин вдруг посмотрел на него, и даже сквозь стёкла очков журналист почувствовал, как взгляд писателя обжег его. Хотелось вскочить и прыгнуть в лазурную воду.

— Пойдёмте в дом, — медленно сказал Гришин. — Становиться жарковато.

Они поднялись и прошли в большую комнату, отделённую от веранды прозрачной стеклянной стеной. После уличной духоты, от прохлады у журналиста закружилась голова. Комната была под стать внешнему облику дома: пространство, заполненное воздухом, белые стены, минимум мебели, супрематический чёрный прямоугольник телевизора на белом фоне. И никаких фотографий и картин, за исключением одного портрета, столь явно дилетантского и сотканного из таких кричащих цветов, что его присутствие в комнате казалось столь же уместным, как кровавое пятно на белой скатерти. Когда они входили, Трифонов заметил, что у Гришина босые ноги: из льняных брюк торчали грязноватые стопы с узловатыми, похожими на корни старого дуба пальцами. Отчего-то вид этих босых ног вызвал в Трифонове тревогу: грязным босым стопам не место в столь стерильном и упорядоченном мире писательского жилища.

— Присаживайтесь… Хотя, простите, я же забыл, вам не нужно моё разрешение, — сказал Гришин, усевшись в кресло, изготовленное из каких-то тонких хайтековых прутьев, напоминавших паучьи ноги. Трифонов сел напротив, и тут же убедился, что кресло было именно тем, чем казалось: модернизированным орудием инквизиции. Постаравшись усесться поудобнее и морщась от врезавшихся в позвоночник проклятых трубочек, журналист заметил, что Гришин смотрит на него, едва заметно улыбаясь. Наслаждается его муками, скотина.

— Давайте сразу кое-что проясним, — сказал Гришин. Несмотря на тень, писатель явно не собирался снимать очки. Его рука легла на какой-то предмет, лежащий на столе. Мгновением позже Трифонов понял, что это: на прозрачном стекле лежал обрез охотничьего ружья, исцарапанный и тронутый кое-где ржавчиной, столь же чужеродной в этом доме, как портрет на стене. Или он сам.

— Я хочу кое-что рассказать, и, для того, чтобы вы были прилежным слушателем, мне пришлось захватить сюда это милейшее устройство.

Писатель поднял ружье, и положил его на колени. Криво обрезанные стволы уставились на Трифонова чёрными и безразличными глазами рептилии. Журналист оцепенел, но постарался не подать виду. Чёрт возьми, он оказался в гостях у психа. «Нужно сохранять спокойствие», — подумал он, но внутри всё бурлило. Он буквально чувствовал, как в его тело вонзается тысячеглавая сталь. За шиворот Ниагарой стекал пот. В мыслях по кругу носилась фраза Чехова о ружье, и мысль о том, что классик ошибался: ружье выстрелит сразу, не дожидаясь последнего акта.

— Я внимательно слушаю вас, — прошептал Трифонов, стараясь подавить дрожь в голосе. Чтобы скрыть страх, пляшущий в глазах, он уставился на портрет. Написанный явно неумелой рукой, он изображал миловидную светловолосую женщину в воздушном бирюзовом сарафане, мальчугана лет семи и мужчину, в котором легко узнавался писатель. Походило на семейный портрет, но ведь чёртов писака никогда не был женат… Должно быть, одна из любовниц. Или вообще воображаемые люди, которые обычно водят дружбу с психопатами…

— Разумно с вашей стороны, — кивнул Гришин. — У нас мало времени, так что слушайте. Я собираюсь вкратце поведать вам историю своего восхождения на литературный Олимп, поскольку уверен, что именно вы, и никто иной, должны это узнать первым. И если вы будете послушно сидеть и молчать, то гарантирую: вы выйдете отсюда живым, на своих ногах, и без дыр от дроби на вашей выгоревшей футболке.

Трифонов был не против.

— Итак, вот вам сказка. Однажды, много лет назад, мы с женой решили поехать в недельный велопоход по Западному Крыму, — начал Гришин. Чувствовалось, что речь заготовлена давно и хорошо отрепетирована. «Так, вот и жена, — подумал Трифонов, не сводя глаз с темноты в ружейных стволах. — Точно рехнулся».

— Зарабатывали мы тогда не густо. Я работал лаборантом в институте, а Кристина кем-то вроде администратора в йога-центре или чём-то подобном. Денег было мало, зато времени — завались. Достаточно, чтобы недельку покрутить педали под жарким летним солнцем. К нам присоединилась ещё одна пара — Саша Кривицкий, мой хороший друг, и его жена Лера. Они были не в самой лучшей физической форме, но поход планировался не слишком изнурительный, и мы решили, что они выдержат. Я рассчитывал, что Лера всю дорогу будет ныть, но главным нытиком неожиданно оказался Саша. То у него ногу натёрло, то вода во фляге кончилась, то тепловой удар…

Гришин усмехнулся, явно пребывая в мире воспоминаний. Трифонов думал о том, успеет он ли выхватить ружьё из рук сумасшедшего, и принял решение не рисковать: в отличие от кинофильмов, второго дубля тут не будет, а почувствовать лёгкую тяжесть в желудке от заряда проникшей туда дроби ему не слишком хотелось.

— В общем, я отвлёкся. Итак, мы вчетвером погрузились в поезд, запихнули велосипеды на верхние полки, и помчались на Юг. Вышли в Джанкое, поехали на запад… В Межводном остановились в кемпинге. И там нам повстречался человек.

Гришин умолк, а затем медленным движением извлёк из кармана пачку сигарет, выудил одну зубами, и чиркнул зажигалкой. Трифонову отчаянно хотелось последовать его примеру, но он решил не искушать судьбу. Покурит позже. Если выживет.

— Если бы мы были персонажами голливудского фильма, то человек этот — в свете последовавших событий — обязательно должен был быть какой-то зловещей фигурой. Сгорбленным стариком-шаманом, бормочущим предостережения кучке безмозглых подростков… Но на самом деле нам повстречался обыкновенный мужичок, который оказался заядлым туристом, и, прознав о нашем маршруте, совершенно ненавязчиво посоветовал слегка изменить его.