В. Эфф - По ту сторону

— Я их встретил, — пробормотал Дэвиссон.

— Вернее они вас встретили, — поправил Уолкер. — Если бы не мои инструкции, это была бы последняя ваша встреча с полицией в последний день, проводимый вами на свободе. Но я дал распоряжение не стрелять, даже если бы вам удалось скрыться. Я знал, что кроме лаборатории вам некуда скрыться и хотел поймать вас живьем.

— О боже! — сказала Элинора.

— Не моя вина, что вы избрали для прятанья то же место, что и я, и свалились мне на голову…

— Все это очень хорошо, — сказал Хьюлетт, закрывая кран охладителя, — но теперь наше положенье вынуждает вас отложить сведенье ваших счетов до более благоприятного времени. Я вовсе не предубежден против полиции, но помогать ей особенно не намерен; поэтому я занимаю позицию вооруженного нейтралитета. Мистер Дэвиссон, прошу вас отдать мне револьвер — вы должны признать, что верховная власть в ракете принадлежит мне, и я диктую здесь свои законы.

Дэвиссон, не колеблясь, отдал профессору Хьюлетту револьвер.

— Мы еще сочтемся, — сквозь зубы сказал Уолкер.

В то время как Лизанька, Щур и Громов работали над усовершенствованием построенного совместными усилиями радиоприемника…

В то время, как Джэмс Хьюлетт олицетворял своей склонной к полноте фигурой верховную власть внутри стальной ракеты…

В то время, как ирокезский вождь Джим пропивал последние остатки долларов, вырученных от продажи великолепного автомобиля Элиноры Броун…

В это самое время Жозеф Делакруа — безвременная жертва рокового стечения обстоятельств — коротал безрадостные дни и бессонные ночи в одиночном заключении, в камере № 387 нью-йоркской уголовной тюрьмы.

— Sacre dieu, — чертыхался свирепо Делакруа, — будь проклят несчастный миг, когда моей бедной матери захотелось иметь хорошего сына. Чорт бы побрал злосчастную идею ехать для окончания своего образованья в свободную Америку, где невинного человека подозревают чорт знает в чем, сажают в тюрьму и дважды в день угощают холодным душем…

Эти души больше всего угнетали Жозефа, органически не переносившего холодной воды. Однако начальник тюрьмы был глубоко убежден в том, что лучшее средство поддержать у преступников бодрость духа и душевное спокойствие — это неожиданный натиск ледяной струи, пущенной умелой рукой с помощью пожарного брандсбойта. В духе этого прямолинейного и не лишенного остроумия принципа дежурный надзиратель просовывал по утрам в решетчатое окошечко камеры № 387 ярко начищенное медное жерло брандсбойта и с меткостью, достойной лучшего применения, угощал Жозефа непрошенной холодной ванной. Жозеф моментально вскакивал и потрясал воздух самыми ужасными проклятиями; надзиратель тогда направлял клокочущую струю в рот Жозефу и с истинно христианским терпеньем увещевал его начинать свой день не руганью, а молитвой. Жозеф, не столько в силу проповеди, сколько под давлением холодной воды, смолкал, а надзиратель, таща за собой пожарный рукав, направлялся к следующему окошечку. По вечерам такой же церемониал предшествовал отходу Жозефа ко сну.

Даже визиты судебного следователя не вносили особого разнообразия в унылую и точно регламентированную жизнь Жозефа. Но однажды разговор со следователем коренным образом нарушил обычное течение событий.

— Ну-с, достопочтенный мистер Дэвиссон, — начал в этот день свою речь следователь, — вы все еще продолжаете не сознаваться в своих преступлениях?

Жозеф Делакруа кратко возразил:

— Сэр, я не раз ставил вам на вид, что меня зовут Жозеф Анри Делакруа и что я ничего общего не имею с разыскиваемым вами Джоном Дэвиссоном.

— Оставьте шуточки, — хихикнул следователь, — инициалы, вышитые на вашем носовом платке, говорят за то, что вы именно Джон Дэвиссон. Это не может быть случайным совпаденьем…

— Это именно случайное совпаденье, — упрямо утверждал Жозеф.

— Хорошо, мистер Дэвиссон, чем же тогда вы объясните письмо, адресованное вами мисс Броун? Или вы отрицаете, что в ваш план входило ее похищение?

Делакруа несколько замялся и нервно теребил пальцами отвороты своего арестантского халата. Следователь, в упор глядя на Жозефа, торжествующе потирал руки.

— О каком похищеньи вы говорите, чорт возьми? — выдавил, наконец, Жозеф.

— Не притворяйтесь, мистер Дэвиссон, вы прекрасно знаете, что за разысканье своей дочери мистер Броун назначил премию в миллион долларов. Можете свернуть мне шею, если я не сумею выпытать у вас точного адреса мисс Броун…

Жозеф подскочил на стуле.

— О, идиот, — завопил он, хватаясь за голову, — что же вы до сих пор молчали? Элинора… боже мой… Вы говорите — Элинора пропала! При каких обстоятельствах?

Следователь во все глаза смотрел на Жозефа.

— Если вам действительно это неизвестно, — начал он и нерешительно смолк. — Но ведь об этом трубили все американские газеты…

— Чорт бы побрал вашу пустую башку, — вскричал Жозеф, — неужели вы полагаете, что начальник тюрьмы присылает мне по утрам газеты? Он присылает мне пожарного с брандсбойтом, а не газеты, и не завтрак.

— Обстоятельства таковы, — сказал сбитый с толку следователь. — Мисс Броун выехала на своем автомобиле в лабораторию профессора Хьюлетта… Это было как раз в день вашего ареста. Вскоре после того, как она туда вошла, раздался взрыв, от которого сильно пострадало здание. Должен сказать, что полиция, направленная по ложному следу, прибыла к месту происшествия с некоторым запозданьем. Мисс Броун уже исчезла, ее не нашли. Не найден также и автомобиль с шофером. Зато полиции удалось арестовать преступника, т. е. вас, мистер Дэвиссон…

— Вы думаете? — спросил насмешливо Жозеф, начавший понимать. — Я лично придерживаюсь иного взгляда; я думаю, что полиции не удалось задержать преступника…

— Что вы хотите этим сказать? — удивленно спросил следователь.

— Ничего кроме того, что я и сказал, — лаконически ответил Делакруа. — Дайте мне папиросу.

Следователь, в недоуменьи глядя на Делакруа, машинально достал из кармана портсигар и предложил арестанту папиросу. Впоследствии он говорил, что это было первый раз за всю его служебную деятельность. Жозеф, глубоко затянувшись ароматным дымом, откинулся на спинку стула; глаза его лихорадочно блестели, пальцы судорожно сжимали полы халата.

— Слушайте, мистер, — сказал Жозеф, с трудом переводя дух, — я уступлю вам половину премии, если вы устроите мне свиданье с Генри Броуном…