Фредерик Пол - Врата. За синим горизонтом событий

Когда в облаках взревел и блеснул огнем корабль хичи, Косая и все ее стадо бросились прятаться. Никто из них не видел, как корабль опустился на землю.

Когда трал поднимает морскую звезду с дна моря, когда лопата переносит звезду из полного ила ведра в бак, когда биолог прикалывает ее и рассекает ее нервную систему, — разве понимает морская звезда, что с нею происходит?

У Косой было не больше самосознания, чем у морской звезды. Но опыта у нее было немного побольше. Все происходящее с того момента, как от яркого света она закрыла глаза, потеряло для нее смысл. Она не чувствовала, как ее усыпил анестезирующий укол. Не знала, что ее переносят на корабль и бросают в загон с двенадцатью соплеменниками. Не чувствовала сокрушительного ускорения при взлете, не чувствовала длительной невесомости, пока они находились в пути. Вообще ничего не чувствовала, пока ей не позволили проснуться, и ничего не поняла, когда проснулась.

Ничего знакомого не было.

Вода. Вода, которую пила Косая, не была больше мутной водой реки. Она появлялась в твердом блестящем желобе. И под ее поверхностью никто не прятался, никто не мог наброситься оттуда.

Пища. Не было живых существ, которые можно поймать и разорвать. Были плоские, жесткие, безвкусные куски, их нужно было прожевывать. Они заполняли живот и всегда были доступны. Сколько бы она и ее соплеменники ни съедали, сразу появлялись новые.

Зрелища, звуки, запахи — все это приводило в ужас. Был запах, какого она не знала раньше, резкий и пугающий. Запах чего-то живого, но она никогда это живое не видела. Но и отсутствие привычных запахов было не лучше. Нет запаха оленя. Нет запаха антилопы. Нет запаха кошек (а это очень хорошо). Нет запаха даже собственного помета, вернее почти нет, потому что место, где они спали, всегда чисто убиралось, когда они его покидали. Здесь родился ее ребенок, когда остальное племя ворчало, что она мешает им спать. Но когда она проснулась, чтобы поднести ребенка к груди, облегчить их боль и напряжение, ребенка не было. Она никогда его больше не видела.

Новорожденный Косой был первым исчезнувшим сразу после рождения. Но не последним. В течение пятнадцати лет маленькая семья австралопитек продолжала есть, совокупляться, вынашивать детей, стареть, численность ее сокращалась, потому что всех младенцев тут же забирали. Время от времени одна из самок присаживалась на корточки, напрягалась, скулила и рожала ребенка. Потом все засыпали, а когда просыпались, ребенка не оказывалось. Время от времени взрослые умирали или приближались к смерти, они лежали свернувшись и стонали, а остальные знали, что они уже не поднимутся. Потом они засыпали, а проснувшись не находили ни больного взрослого, ни его тела. Сначала их было тридцать, потом двадцать, потом десять, потом только одна. Косая была последней, старой-престарой самкой двадцатидевятилетнего возраста. Она знала, что стара, но не знала, что умирает. Чувствовала только ужасную боль в животе, отчего охала и стонала. Она не знала, когда умерла. Только почувствовала, что боль кончилась, что она испытывает какой-то другой тип боли. Не настоящая боль. Что-то чуждое. Оцепенение. Она видела, но странно, плоско, в искаженных цветах. Она еще не привыкла к своему новому зрению и не узнавала то, что видит. Постаралась отвести взгляд, но глаза не двигались. Попыталась пошевелить головой, руками, ногами, но не смогла, потому что их у нее не было. В таком состоянии она оставалась долго.

Косая не была препаратом, каким является обнаженная нервная система морской звезды. Она была экспериментом.

Не очень удачным экспериментом. Попытка сохранить ее личность в информационных банках машины не очень удалась по тем же причинам, которые ограничивали успех предыдущих попыток: несовпадение химизма с рецепторами, неполная передача информации, неверное кодирование. Одну за другой экспериментаторы хичи решали эти проблемы. Но ее эксперимент не удался или удался только отчасти и по другой причине. Слишком мало было от личности в существе, которое именовалось «Косая», чтобы это можно было сохранить. Получилась не биография. Всего лишь нечто вроде переписи данных, подчеркнутых болью и иллюстрируемых страхом.

Но это был не единственный эксперимент, проводившийся хичи.

В другой части огромной машины, которая огибала Солнце на расстоянии пол светового года; начали подрастать малыши. Их жизнь резко отличалась от жизни Косой: они жили окруженные заботами автоматов, эвристическими тестами и запрограммированными изменениями. Хичи понимали, что хоть эти австралопитеки далеки от разума, потомки их будут мудрее. И решили ускорить этот процесс.

Немного изменений произошло за пятнадцать лет, отделявших изъятие племени из его доисторического африканского дома от смерти Косой. Хичи не были обескуражены. Они и не ожидали многого за пятнадцать лет. Их планы были гораздо долговременней.

И так как их планы призывали их всех в другое место и они должны были исчезнуть задолго до того, как во взгляде потомков Косой блеснет истинный разум, они соответственно подготовились. Они так соорудили и запрограммировали свой артефакт, что он должен был жить вечно. Они организовали снабжение его CHON-пищей, которую готовило из кометного вещества другое устройство, также долговечное. Они сконструировали машины, которые время от времени должны были исследовать потомков австралопитеков и повторять попытки записи их личностей для дальнейшего изучения — если кто-то из хичи вернется и посмотрит, как развивается эксперимент. Но ввиду своих других планов они считали это весьма маловероятным.

Но в их планы входило много альтернатив, и все они развивались параллельно: эти планы были для них очень важны. Возможно, никто из них не вернется. Но кто-то может и вернуться.

Поскольку Косая не могла общаться или действовать, экономные экспериментаторы уничтожили дефектные части ее записи, а остальное сохранили, как книгу на полке, для сопоставления с другими, более поздними индивидуальностями. (Как, например, Джанин, которая теперь испытывала все, что испытывала сотни тысяч лет назад Косая). Хичи оставили некоторые намеки и ключи, которые смогут использовать будущие поколения, если поймут их. Они все за собой очистили, как всегда. А потом ушли и предоставили этому своему эксперименту, подобно многим другим, развиваться своим путем.

В течение восьмисот тысяч лет.

— Джанин, — простонал Хоэй. — Джанин, ты умерла?

Она смотрела на его лицо, неспособная вначале сфокусировать взгляд, смутно видела плоскую луну с раздвоенным кометным хвостом внизу. «Помоги мне, Хоэй, — всхлипнула она. — Забери меня отсюда». Из всех снов этот был худший. Она чувствовала себя изнасилованной, опустошенной, изменившейся. Мир больше никогда не будет прежним. Джанин не знала слова «австралопитеки», но понимала, что жизнь, которую она только что прожила, это жизнь животного. Хуже жизни животного, потому что где-то в глубине Косой таилась разгорающаяся искра разума и способность бояться.