Мэттью Мэтер - КиберШторм

Возможно, мы совершили огромную ошибку.

Наши запасы еды не были рассчитаны на тридцать человек. Я вдруг осознал, что к «беженцам» причислил и соседей с других этажей.

— Люку до сих пор нехорошо, а Эллароза ещё слишком мала для такого путешествия. Боюсь, в эвакуационных центрах сейчас настоящий хаос. На себе генератор и все припасы мы не утащим, а если встрянем где-нибудь на полпути… у нас будут серьёзные проблемы.

Мы продолжали подниматься, и я вслушался в размеренный стук шагов. За последние два дня я раз двадцать поднимался по этой лестнице. Мда, меня заставить заниматься может только бедствие мирового масштаба. Я, несмотря ни на что, улыбнулся.

Мы поднялись на шестой этаж. Перед дверью Чак повернулся ко мне.

— Мы с тобой, Майк, отвечаем за других. И мы их не подведём, что бы ни случилось. Я могу на тебя положиться?

Я глубоко вздохнул и кивнул.

— Можешь.

Чак потянулся к ручке двери, но не успел он её коснуться, как дверь распахнулась, и Чак едва не полетел вниз.

В проёме появился Тони.

— Чёрт побери, — крикнул Чак, — нельзя что ли поосторожней?!

— В Пресвитерианской… — задыхаясь, выговорил Тони, — там добровольцы нужны, по радио передали.

Мы смотрели на него, не понимая о чём речь.

— Больница рядом с нами. Люди умирают.

— Продолжайте вентиляцию.

Лестница в больнице вела в ад. В коридорах лежали носилки с неподвижными людьми, в аварийном освещении блестели частоколы стоек с пакетами крови, от которых тянулись трубки к венам. Редкие светильники едва разгоняли темноту, в ней раздавались крики, кто-то толкался, мелькали фонарики: у кого в руках, у кого на лбу, все страшно спешили — вниз по лестнице и наружу, на убийственный холод.

Я отчаянно пытался не отстать и, мчась по ступенькам, удерживал пальцами голубой пластиковый пузырь — респиратор — надо ртом и носом младенца. Каждые пять секунд я сжимал грушу и давал ему глоток воздуха. Ребёнок был из отделения для новорожденных, родился прошлой ночью — на пять недель раньше срока. Где был отец? Что случилось с матерью?

Младенца держала медсестра, и мы вместе бежали так быстро, как только могли. Наконец, первый этаж, скорее к выходу.

— Куда его сейчас отвезут? — спросил я сестру.

Она сосредоточенно смотрела прямо перед собой.

— Не знаю. Я слышала, в Мэдисон-сквер-гарден есть всё необходимое.

Мы прошли через двойные двери и ждали в тамбуре рядом с каталкой, когда у входа развернётся скорая. Пожилой мужчина на каталке смотрел на меня, обхватив себя руками, и что-то пытался сказать.

Я глядел на него, не понимая ни слова.

— Я возьму.

Я разжал пальцы и отдал респиратор полицейскому. Сегодня снег убирали только на нескольких главных улицах Нью-Йорка, и, слава Богу, Пресвитерианская больница была всего в квартале от расчищенной Шестой авеню. Я видел небольшой участок дороги там, где массивный сугроб раскопали, чтобы освободить проезд к больнице. По улице сновали полицейские машины, скорые и обычные автомобили.

Сестра и полицейский пошли к машине, а я остался стоять на крыльце. Мимо меня двигался нескончаемый поток людей. Только тут я заметил, что на сестре была только форма, и побежал к ней, на ходу снимая парку. Я накинул её сестре на плечи и побежал обратно в вестибюль, дрожа от холода.

Всё время, пока мы бежали вниз, и я смотрел на этого малыша, я думал о Лорен. Мне казалось, что этот младенец в руках медсестры был моим ещё нерождённым ребёнком. Я едва сдерживал слёзы и жадно хватал воздух.

— Вы как, в порядке?

Это был другой полицейский. Я глубоко вздохнул и кивнул.

— Нам нужен кто-нибудь, чтобы перевезти пациентов на Пенсильванский вокзал. Сможете помочь?

Я не был уверен, но всё равно кивнул.

— Вы без куртки?

— Я отдал её сестре, — сказал я и махнул в сторону улицы.

Он указал мне на коробку около входа.

— Возьмите что-нибудь из забытых вещей и выходите. На улице вам скажут, что делать.

Минуту спустя я брёл по Шестой авеню в полинявшем красном пальто с грязными белыми оборками на рукавах и толкал перед собой каталку. На руках у меня были серые шерстяные варежки.

Перчатки Чака я оставил в карманах парки.

Пальто было мне на несколько размеров меньше и явно было сшито на женщину. Я с трудом застегнул молнию на животе. Выглядел я в нём, как розовая сосиска.

Если в больнице стояла сумасшедшая, маниакальная атмосфера, то снаружи царил сюрреалистический покой. Темноту ночи нарушали только огни машин, перевозивших больных.

Мимо меня промчалась скорая и высветила на мгновение нашу странную процессию бредущих сквозь снег людей с каталками.

Поначалу холод можно было стерпеть, но через два квартала, когда я добрался до угла Тридцать пятой улицы, он стал невыносимым. К тому же всю дорогу в лицо дул ветер. Я потёр щёки варежками. Снял одну и потрогал щёку. Какое-то вздутие. Неужели обморожение? Ног я уже не чувствовал.

На дороге был лёд и утоптанный снег, колёса каталки то и дело застревали в колее. Я сосредоточенно смотрел перед собой и время от времени резко выворачивал тележку и выталкивал её из снега.

Женщина на каталке была словно мумия завёрнута в тонкие сине-белые одеяла. Она была в сознании и не отводила от меня глаз, полных страха. Я разговаривал с ней и заверял, что ей не нужно беспокоиться.

К каталке крепилась стойка, а на ней висел пакет с какой-то жидкостью. Из-под одеяла к нему тянулась трубка, и на каждом шагу пакет качался из стороны в сторону и дёргал её. Я проклинал того, кто не закрепил его как следует и пытался, как мог, придерживать. Я даже не знал, что это. А что, если он упадёт? Вдруг он вырвет катетер из вены?

Каталка снова застряла, я едва не перевернул её, и женщина негромко вскрикнула. Я налёг на тележку всем своим весом и, вытолкав её из снега, покатил дальше.

Как только мимо проносилась очередная машина, мир исчезал в темноте, оставались только холод и лёд. Сердце гулко стучало, я силился увидеть дорогу в тусклом свете налобного фонарика.

Волей судьбы мы с этой женщиной оказались вместе в этот час, и время — наш единственный свидетель — застыло, наблюдая за нашей борьбой со смертью.

В тёмном небе угрожающе завис тонкий серп луны. Не помню, когда я последний раз видел её в Нью-Йорке.

Путь в семь кварталов казался бесконечным. Надеюсь, я не пропустил поворот?

Я всматривался в темноту, видел вдалеке спины впереди идущих. Наконец, впереди, в двух кварталах я заметил сине-белый автомобиль полиции. Я сжал холодный металл каталки и ускорил шаг. Лицо и ступни окоченели от холода, но руки и мышцы ног горели.

— Спасибо, дружище, дальше мы сами.

Я поднял глаза. Двое полицейских показали мне жестом, что я свободен, обошли каталку и взялись за ручки.