Яцек Дукай - Лёд

Худой мужчина был в свежевыглаженном чиновничьем мундире с какими-то отличиями, светлые волосы он зачесывал в наполеоновскую челку. Когда же он снял очки, оказалось, что у него молодые, живые глаза — вряд ли, чтобы он мог быть намного старше меня. Вспомнился армянин из «Чертовой Руки», было нечто такое в глазах лютовчиков, а точнее — в контрасте их глаз с лицами: словно они старели в другом темпе; лица быстрее, а глаза медленнее.

Худой широко улыбнулся, раскрывая не слишком опрятный рот: нескольких зубов не хватало, другие совершенно почернели. Темное дыхание сходило у него по языку рваными облачками.

— А мы уж побаивались, что не придете! Как только до нас дошла весть про бомбу — Боже мой, терраристы тут, терраристы там, что за времена — ну хоть добрались счастливо! Но мы ждали, ждали, все уже думали, будто с вами что нехорошее приключилось…

— Болел я.

— Ну да, мы как раз узнали. Присаживайтесь, пожалуйста.

Я-оно разгляделось по забитой вещами комнате.

— Угоститесь? — Хозяин вынул из кармана леденцы. Потом, уже из ящика стола, пакетик мальвовых конфет. Потом коробочку минеральных пастилок Файя (якобы, очень полезных). Затем кисет махорки, банку с дынными семечками. Из сейфа он извлек коробку сигар и приглашающе приоткрыл крышку. Я-оно выбрало одну, сняло бандероль. Хозяин предложил гильотину и огонь. — Вы знаете, это даже ничего, что вы припоздали: пока Зимняя дорога закрыта, все равно, надо ждать. Важно будет не терять времени, когда путь на Кежму будет открыт.

Я-оно затянулось дымом.

— Я ничего не знаю.

— Простите?

— Мне в Варшаве ничего не сказали. Дали билет и деньг… — Быстрым движением вытащило тысячу рублей и выложило на заваленный бумагами стол. — Можете считать, что я не сдержал договора…

— Да что же вы это! — всплеснул руками худой. — Ну, знаете! Мы очень рады, что вы сюда к нам побеспокоились. — Он замигал глазами, глянул внимательнее. — Что вам наговорили?

— Кто?

Закусив сигару, тот кинулся к шкафу, открыл верхнюю дверь, вырвал оттуда, сверху, рулон бумаг и рисунков и начал ими, в некоей библиофобской ярости размахивать во все стороны, разворачивать и сворачивать, пока не нашел одну, уже пожелтевшую бумажную простыню и не расстелил ее, не переставая при этом пыхать табаком, поверху канцелярского балагана на дубовой столешнице. Кивнул, приглашая. Я-оно встало рядом. Тот хлопнул раскрытой ладонью.

— Поглядите.

— Что это такое?

— Дороги Мамонтов. Видите? Тут, тут, и вон там, и еще тут. — Он тыкал грязным ногтем в места, обозначенные крестиками и описанные размашистой кириллицей. — Рапорты о Филиппе Филипповиче Герославском. В соответствии со временем — смотрите, как я передвигаю палец — вот так перемещается Отец Мороз по Дорогам Мамонтов. Видите последнюю Дату?

— Я ничего не знаю.

Тот скрежетнул зубами (сколько их там у него осталось).

— Ну да, поляк. Вам важен отец — хотите получить амнистию на бумаге? Они ее вам могут устроить, генерал-губернатор подмахнет. Только на что вам амнистия для ледяного булыжника? Они вам этого не скажут — я скажу все. Вот, держите, прочтите.

Он вырвал из пачки лист бумаги с печатью, сунул в ладонь.

Я-оно отвернулось к окну.

«…на седле долины, когда сходил ночью, и так мы его увидели на рассвете: шесть на восемь, в ледовом походе, по земле, деревьям и мерзлоте. Первый термометр: минус сорок один и семь. Второй термометр: минус сорок шесть и два. Третий термометр: минус шестьдесят четыре ровно. Распознано: рука, профиль лица (слева), отпечаток ноги (масштаб один к четырем). Он вымораживался по жиле в направлении северо-востока…»

— О чем это они здесь пишут?

— Про вашего отца.

Я-оно закашлялось черным дымом.

— А вы думали — как? — Чиновник переставил пепельницу с подоконника на стол, отложил в нее едва начатую сигару. — Что мы держим его где-то в министерской тюрьме? Или что можно, просто так, пойти и проведать Отца Мороза в каком-то секретном доме мартыновцев или в лагере бродяг? Вот так, садитесь у огонька, и все оговариваете за стаканчиком самогона? Боже Всемогущий, они вам ничего не сказали! Вы побледнели, отдышитесь. Вы думали, будто «Отец Мороз» это всего лишь такой мартыновский клич, сектантское имя? Так думали!? — Он даже сам присел на табурете, придвинутом к столу. При этом он оперся локтем на карте, сбросив на пол какие-то бумаги, и даже не глянул на них. — Не хотите чего-нибудь выпить? — тихо спросил он.

— Я знал, что он заморожен, то есть, пропитан тьмечью, понимаете, что он застыл во Льду — «Ледовое чудовище». Но… это… совершенно другое… это… люты…

— Тааак…

Я-оно подняло глаза.

— Он живой? — спросило через какое-то время; и услышало в голове — будто эхо стеклянного колокола — высокий голос комиссара Пресса: Жив ли Филипп Филиппович Герославский?! Живет ли он!?

Блрумм, блрумм.

— Дело выглядит так. Дороги Мамонтов… — Блондин указал взглядом на костяную фигурку в витрине у двери, где за стеклом (обычным) стояли различные этнографические экспонаты, некоторые обладали странной, примитивной красотой — из нефрита, яшмы, агата, оникса, но, прежде всего из белой, бело-желтой кости. — Мамонт, то есть, «мамонту», эскимосское слово и означает: «тот, кто живет под землей». Вы наверняка слышали, как тела и растения сохраняются в нашей мерзлоте на годы и столетия. Неоднократно случаются у нас такие вещи: например, в Знаменском или под Кайской: копает человек фундамент под дом, растапливает землю, и что он вытаскивает наверх из грязи? Свеженький труп, словно вчера захороненный — какого-то воина в шкурах и с копьем, еще до времен Ермака. Или зверя какого-нибудь, нынешнего или давнего. Ну, и есть звери, которых найти можно только под землей: мамонтов. Спросите-ка у любого туземца. Никогда он не видел их под небом, но вот в Подземном Мире — пожалуйста; мамонты именно там и живут. Их не встретишь в тайге, или чтобы бегали между деревьями, по травянистой равнине. Их можно только откопать. Понимаете? То есть, мамонт, это подземный зверь, под землей пасется, под землей путешествует огромными стадами, и эти их перемещения слышат, земля трясется, из-под камней доносится низкое, длительное рычание. Некоторые говорят, будто бы звери Среднего Мира — медведи, олени, щуки — после смерти, после перехода в Нижний Мир, становятся мамонтами. Другие же рассказывают легенды про то, как люди вместе с богами выгнали их туда. Особенно шаманы — эти уже и сами чудеса видят: от наших одомашненных тунгусов я сам слышал, будто бы мамонт, вы только послушайте, мамонт — это «рыба с рогами».

…А люты вымораживаются из-под земли, из мерзлоты. Первые гляциометрические карты были составлены еще перед пожаром Иркутска, на самой заре зимназового промысла. Сейчас мы получаем, практически без исключений, копии из Атласов Льда Сибирхожето, хотя и прошедшие чудовищную цензуру; Победоносцев предоставляет фонды университетам и институтам, а здесь — Географическое Общество — это же, практически, филиал Сибирхожето. Но самое главное здесь то, чтобы уметь предвидеть перемещения лютов, чтобы знать эти подземные русла протекания Льда. Ведь имеются четкие правильности, в городах и за городом, но здесь мы можем за ними лучше наблюдать; имеются геологические последовательности, какие-то термопроводы в мерзлоте, по которым промораживаются люты, чтобы или тут, или там проникнуть на поверхность — так вот, чаще всего, неподалеку от подобной подземной дороги. Общества по добыче зимназа и содержанию холадниц отдали бы состояние за полную и до точки аккуратную гляциометрическую карту Сибири.