Яцек Дукай - Лёд

Прибежал Мацусь [229].

— А я могу коснуться языком носа!

— Ну, это же невозможно.

— Ну, сейчас увидите! Вот!

И, гордо встав и подняв головку, напряжется в сотый раз, чуть пот на лбу не выступает, лишь бы прикоснуться к кончику носика вытянутым язычком.

— И правда!

— Видели? Так что могу!

— А язычком коснуться уха? Или же — ухом дотянуться до носа?

— Аааа, как это…!

— Так как, можешь?

Тот даже сморщился в огромном умственном усилии, пытаясь представить эти анатомические эксцессы, и эта задумчивость строит удивительные вещи с его веснушчатой рожицей, поскольку ни на мгновение не перестают шевелиться высунутый язык, курносый носик и стянутые бровки; видно, он очень серьезно подошел к своей карьере мимического атлета.

— Не, такое невозможно, — заявил он наконец.

— А если я сделаю, тогда как, выиграю?

— Не сделаете!

— А если сделаю?

Мальчонка глянул с подозрением.

— Носом — уха?

— Носом уха.

— Угу.

— Иди-ка сюда. Ну, ближе. Еще ближе. — Наклонившись, я-оно коснулось своим носом его уха. — Пожалуйста.

Мацусь обиделся.

— Пааапа, а пан Бенедикт обманывает!

Пан Белицкий хихикал, протирая очки замшевой салфеткой.

— Первое дело, пан Мачей, — сказал он наконец, подкрутив усы, — чему вам следует научиться в делах: всегда точно определить условия договора.

— А я не буду учиться в делах, — объявил мальчишка. — Я буду летать на алеропламах!

— На чем?

Горничная попросила пана Белицкого спуститься к двери; тот вышел, продолжая посмеиваться.

— На алеропламах, фррр! — рокотал Мацусь, бегая по кругу в комнате, вытянув ручки в стороны, пока у него не закружилось в голове, и он не грохнулся на попку в углу под жардиньеркой. — Гррр, фррр, бррр, фрр! — Тут он выставил язык, коснулся им носа, подбородка, снова носа; голова закружилась еще сильнее, после чего мальчишка просто разлегся на полу. Открыв глаза, он заглянул под жардиньерку. — Ой, паучок! А вот когда он висит так, вниз головой, разве ему не делается нехорошо? А если посадить паучка в алероплам…

Вернулся Белицкий. Я-оно заметило, что выражение лица у него совершенно другое, серьезное.

— Кто это был?

Пан Войслав протянул руку с каким-то полураскрытым, официального вида письмом.

— Курьер из Министерства Зимы, пришлось расписаться. Это вам, пан Бенедикт. Завтра вы должны явиться к ним в десять утра.

Представительство Министерства Зимы размещалось в здании иркутской Таможенной Палаты, неподалеку от Сорочьего Базара, сразу же напротив Восточно-Сибирского Отделения Императорского Российского Географического Общества, который перебрался сюда с другого конца Главной улицы, с берега Ангары, где после Великого Пожара место Сибиряковского Дворца [230]генерал-губернатора заняла похожая на топорно обтесанный булыжник Цитадель, широко растянувшаяся на соседние участки. Если бы не туман и не массив Собора Христа Спасителя, башни Цитадели можно было бы видеть и с Базара.

В переулке от Палаты между крышами висели два люта; третий вымораживался из-под тротуара. От тяжелого, медленного ритма огромных глашатаевых бубнов дрожали мираже-стекольные окна таможенных бухгалтерий и министерских канцелярий. Швейцар в выпуклых очках, в которых белизна сливалась с синевой, стоял перед воротами, подняв над головой лампу и размахивая ею в разные стороны, разворачивая сани, едущие мимо Палаты; подъезжая, я-оно увидало в тумане вначале этот движущийся по дуге огонек, и только потом из серо-цветной взвеси появились колоннады, карнизы, башенки и крутые крыши шестиэтажного дома. Согласно требованиям архитектуры Льда, нижний этаж спроектировали очень высоким, аршин в десять — так что в ворота въехало, словно в какой-то средневековый замок. На внутреннем дворе было тесно от саней, лошадей и оленей; тут была даже собачья упряжка; только медведя на цепи не хватало.

Толпа и движение не удивляли. Таможенная Палата, после переезда из Кяхты в Иркутск, брала здесь пошлину со всех дальневосточных товаров, отправлявшихся дальше, на запад, то есть, с большей части всего, что проходило через порты во Владивостоке и Николаевске Амурском: с шерсти и хлопка из Англии; с муки, машин и оружия из Сан-Франциско; с мебели, сахара, вина и промышленных изделий из Германии; с чая из Китая. Одного чая ежегодно проходило на сорок миллионов рублей (пока не началась война). От пошлины освобождались товары, предназначавшиеся на сибирский рынок, в особенности — продовольственные товары, что только открывало новые пути для злоупотреблений и усиливало бюрократию. Таможенники занимали четыре этажа громадного здания; иркутское представительство Министерства Зимы размещалась на двух высших этажах.

Было девять часов и пятьдесят минут, когда я-оно вступило на грязный пол вестибюля. На шкурах, разложенных в углу, возле двери, сидел старый бурят со шрамами вместо глаз, улыбчиво пялясь прямо перед собой; рядом с ним на страже стояли два казака в очках-консервах из мираже-стекла; серость с их шинелей перетекала на стены, с которых, в свою очередь, на людские лица стекала известковая белизна. Я-оно сняло свои очки. Бурят глянул, улыбнулся еще шире. На противоположной стене висели старые военные плакаты, на которых карикатуры российских салдат и моряков (усатые мужички с пшеничными усами и буханками мышц, вскипающих из-под полосатых рубах) втаптывали в землю и спихивали в море карикатурных японских салдат и моряков (раза в три меньшие, похожие на крыс созданьица с глазками-черточками). Белицкие рассказывали, что в самый разгар военных действий весь Иркутск был обклеен плакатами, предостерегающими от японских шпионов; китайский квартал неустанно прочесывали патрули, проверяющие документы, разыскивающие желтков среди желтков. Перед первой войной с Россией Японская Империя залила Сибирь массой эмигрантов, находивших здесь работу в качестве лакеев и гувернанток в богатых домах; в качестве сапожников, портных, поваров, парикмахеров, не говоря уже о проститутках. С началом войны все они исчезли, собрав Бог знает какие сведения. Империя планировала на годы, годы вперед, весьма походя в этом на Российскую Империю. Знаменитой стала история храброго японского офицера, который в одиночку выбрался в путешествие верхом от Владивостока в Петербург: тронутые героизмом подвига, россияне приветствовали его по всей трассе со всеми почестями не скрывая никаких секретов своей страны — и лишь потом оказалось, что поездка эта была одной из самых дерзких и плодотворных шпионских операций. Так что, нужно быть начеку. Желтые шпионы подкарауливают всюду!