Анджей Земяньский - Бреслау Forever

— Ладно, — сказал Мищук. — Вы узнайте, что им нужно, а я пойду гляну на тот злополучный двор.

Борович с Васяком подошли к сестрам.

— Гражданская Милиция. О чем спорите?

— Мы не спорим и не ссоримся. Вот только они не знают польского языка, а никто из нас не говорит по-немецки. Мы с Кресов [65].

— А в чем дело?

— Как нам приказали выехать, так мы добрались досюда. На запад. Нам выдали ордер на этот монастырь. — Монашка говорила с певучим, восточным акцентом. — Здесь мы все должны поселиться. Но мы же и немок не хотим выбрасывать. Мы же католички.

Борович кивнул.

— Понимаю. Так чего вы конкретно хотите?

— Какой-нибудь крыши над головой. Уже три дня мы ничего не ели. Сестры на грани сил.

— Хмм. — Борович подошел к немецкой настоятельнице. Та боязливо отступила, видя металлическую рукоятку автомата. Но облегченно вздохнула, слыша немецкий язык. Борович тщательно объяснил ситуацию. Немка улыбнулась.

— Ну конечно же! — Она приказала своим подопечным затащить тележки наверх. — Здесь много свободного места, потому что большинство сестер отправилось работать в военных госпиталях и гражданских больницах. Потом гауляйтер Ханке объявил зимнюю эвакуацию, так что большинства насельниц [66]здесь нет.

— А не найдется ли для них чего-нибудь поесть?

— Конечно. Приглашаем на скромную трапезу.

— Благодарю вас.

Борович пересказал это полькам, а потом подошел к Васяку. Они наблюдали за тем, как обе настоятельницы, пока что еще очень и очень осторожно, приветствуют одна другую. Немка получила в подарок миниатюрку образа Матери Божьей Остробрамской. Полька получила в ответ маленькую ладанку с иконкой. Женщины взаимно улыбались.

— Поразительно, — буркнул Борович. — Возможно, это первый, маленький шажок к дружбе.

— Да ты чего? — отшатнулся Васяк. — С немцами дружить? С ума сошел?

И в этот самый момент на внутреннем дворе взорвался Мищук. Борович с Васяком, превратившись в два соляных столба, ничего не понимая пялились в светлый прямоугольник выхода. Ни один из них даже пошевелиться не мог. Они видели обезображенные останки, кровь на гравии дорожки между клумбами, легкий ветерок качал цветы.

— Проклятие! Проклятие! — кричала немецкая настоятельница. — Это уже не в первый раз!

— Знаю, — вроде бы спокойно сообщил Борович, но продолжал стоять, словно его парализовало.

— Это что же, гранаткой в него кинули? — спросил трясущийся Васяк. Он тоже не мог сделать ни шага. Состояние шока не уходило.

— А разрыв слышал?

— Нет.

Васяк пересилил себя и направился вперед. Медленно, чуть ли не на цепочках.

— Тогда, может, снайпер?

— А выстрел слышал?

— Нет.

Борович тоже сделал неуверенный шаг по направлению к внутреннему двору, затем еще один. Удивительно, но монашки вокруг в панике не бегали. Двое мужчин перемещались среди неподвижных кукол из кабинета восковых фигур, которые кто-то выставил в театральных позах.

— Проклятие! Проклятие! — вопила монашка. Она толкнула одну из сестер, нарушив застывший пейзаж. — Приведи священника. Быстро!

Васяк вытащил из-под пальто свой стэн, перезарядил. Он разглядывался по сторонам. Даже на потолок глянул, словно оттуда им могла угрожать какая-то опасность.

— Что же это было? Из пращи его пришили?

— Чтобы получить подобный эффект, нужна катапульта. — Борович постепенно приходил в себя. — Просто-напросто, еще один несчастный случай.

Васяк сглотнул. Он пытался успокоиться, делая глубокие вдохи.

— Я пойду к нему. Быть может, еще удастся как-то помочь? — спросил он, но таким тоном, как будто ожидая, что Борович его решительно удержит.

— Ты же видишь, что он мертв. Если ты туда войдешь, то могут убить и тебя.

И действительно, тело Мищука лежало в настолько неправдоподобной позе, что было видно невооруженным глазом — хана! Впрочем, у человека нет такого количества суставов, чтобы прямо так выгнуться.

— Думаешь, это люди сделали?

— Нет! Дьяволы, колдуньи, упыри, вампиры… Ясное дело, что люди. — Борович закусил губу. У него еще осталась какая-то частица рассудка и рутина довоенного следователя. — Ладно, делаем так. Ты спрячься здесь и стреляй во все, что только шевелится на дворе. Я же проверю коридоры.

— Хорошо. — У Васяка лучших идей не было. Но тут он явно облегченно вздохнул.

Борович снял автомат с предохранителя и побежал к лестнице. В развевающемся пальто, он перескакивал по несколько ступеней за раз. Потом споткнулся, и его стэн выплюнул короткую очередь. Засвистели рикошеты. Каким-то чудом он не получил своей же пулей. Господи, он нервничал так, что бежал с пальцем на спусковом крючке. Немедленно снял, переместив палец на ремень. Он вбежал в коридор, где перепуганные монашки пытались увидеть, что творится внизу.

— Вон от окон! — заорал Борович. — От окон!

Сестры начали отступать, причем, неохотно, глядя ничего не понимающими глазами.

— Только не под противоположную стенку! — ругнул перепуганных женщин Борович. — Он будет вас видеть и выстрелит через окно. Ложитесь под подоконниками!

Монашки неуклюже пытались лечь, правда, вышло, что одна на другой. Но Борович нашел свободное местечко. Он выглянул и тут же укрылся. Ничего. Побежал дальше. Ничего. Через несколько минут, запыхавшись, вернулся.

— И как? — спросил Васяк. — Пришил гада? Потому что я слышал выстрелы.

— Нет. Нам нужно выйти во двор.

Судя по мине, милиционер предпочел бы этого не слышать.

— Обоим вместе?

— Холера одна знает, как будет лучше. — Борович горячечно размышлял вслух: — Быть может, так: я выскочу, а ты будешь меня прикрывать.

— Хорошо. — Васяк присел на одно колено у фрамуги, с той стороны, где ложилась длинная тень. На долю секунды отрывая взгляд от крыш, он проверил положение затвора в автомате. — Чисто, — шепнул он.

Борович тут же выскочил, пробежал несколько шагов и припал к земле за самым крупным, идеально постриженным кустом. Ничего. Совершенно ничего. Он пополз в направлении тела Мищука. Запах цветов сводил с ума. Но… Было что-то еще. Внезапно он услышал слова: «Прощаем вам и просим прощения». Этого видения он стряхнуть с себя не мог: увидел двух государственных мужей, которые подают руки на мосту между Польшей и Германией — союз, сначала военный, а затем и политический. Борович мгновение оставался в ступоре, потом заорал:

— Духов нет!

Потом бросился бежать. В двери дернул Васяка за воротник и рявкнул:

— Сваливаем! Там что-то есть!

— Господи Иисусе, что?

Они бежали по коридору к выходу из здания.

— Не знаю. Сваливаем, как можно подальше.

— В управление?

— Нет.

— Куда же тогда?

— В Америку!

Альтбузерштрассе была небольшой, но довольно длинной улицей. Офицер крипо (криминальной полиции) шел по ней и трясся. А может, следовало бы вызвать гестапо? Попросить прислать дополнительные силы? Как? Ближайший телефон был, кажется, в аптеке на Рынке. Альберт Грюневальд трясущимися от страха руками расстегнул плащ, вынул люгер и перезарядил. Он знал, что это ему мало в чем поможет. Тем не менее, он обязан был решить это дело.