Иван Крамер - Машины Российской Империи

Когда бочку стали поднимать, под колпак проник свет. Донеслись сразу несколько голосов, и среди них – мистера Чосера. Он теперь говорил совсем в другом тоне, негромко, деловито, даже требовательно, то есть исполнял какую-то новую роль, но я сразу узнал его. Мне совсем не нравилось слепо таращиться в темноту, поэтому я достал из кармана расческу, спрятанным в ней ножиком проделал в брезенте небольшую дыру и выглянул.

Через просторное помещение тянулся ряд варочных котлов, у стены стояли цистерны с надписями на венгерском и английском:

Свиное сало. Костный жир. Рыбий жир. Льняное масло. Глицерин.

Это был мыловаренный цех. Бочку везли на тележке мимо длинных столов с устройствами наподобие гильотин и брусками еще не разрезанного мыла. Вскоре столы закончились, и я увидел стоящих у стены Джуса, Чосера и Кариба. Последний, держащий обеими руками свой черный кейс, смотрел прямо на меня. Он никак не мог увидеть наблюдателя сквозь крошечное отверстие в брезенте, но я затаил дыхание. Злодеи были совсем рядом – почти также недалеко от меня, как на смотровой галерее дирижабля!

Бочка остановилась, донеслись удаляющиеся шаги того, кто толкал ее.

– Ты уверен, что замки на посудине надежные? – негромко спросил Кариб. – В кейсе важные бумаги и вещи.

– Никто не полезет в каюту, – голос у Джусы был грубый, а говорил он раздраженно. – Суньте кейс под кровать, и все дела.

– А где же наша каюта, дорогой вы наш моряк? Если, конечно, правильно называть этим словом того, кто плавает – ах, простите, кто ходит! – по реке?

Это, конечно же, сказал мистер Чосер – даже если бы я не видел его, манеру речи было невозможно спутать.

– Ваша – вторая по правому борту, рядом с боцманской, – пробурчал Джуса. – Моя – вторая по левому, рядом с капитанской. Матросня живет внизу, в кубрике.

– На этой лоханке даже есть раздельные каюты для капитана, его помощника и пассажиров! – восхитился Чосер. – Я уже предвкушаю чудесное путешествие. Но что насчет капитана? Он будет слушаться?

– Ему столько заплатили… – Джуса помедлил, раздумывая. – Я вот что скажу: кэп тот еще тип. Упрямый старый болван. Моя воля – я бы открутил его трухлявую башку и зарядил ею пушку. Но он будет слушать нас, потому что получил за рейс кучу монет. Да и матросы… Я им наговорил, какие два важных господина плывут с нами, и что в конце они подкинут каждому по несколько крон. С командой проблем не будет. Не должно быть.

Чосер пристукнул тростью о пол:

– Ну что же, хорошо, если так. Нам еще многое нужно обсудить. Когда?

Снова донеслись шаги – кто-то приближался к бочке сбоку, и я замер, положив руку на револьвер. Джуса ответил:

– Сейчас у меня полно дел. Через час после отхода встретимся в моей каюте.

Бочка качнулась, заскрипела тележка.

– Эй, где шлялись?! – повысил голос Джуса. – Грузите ее быстрее!

После этого несколько минут я не рисковал выглядывать. Раздавался стук, лязг, бочку поднимали, несли, опускали – и наконец все стихло. Выждав еще немного, я сдвинул брезент и уставился в темноту. Сверху доносились голоса и скрип, а еще я слышал гулкий плеск и низкий, монотонный рокот.

Прозвучал длинный гудок. Рокот стал громче. Все вокруг мелко задрожало, а потом меня будто мягко толкнуло…

Сомнений больше не было: я находился в трюме судна, и только что оно отправилось в плаванье по Дунаю.

Судно почти не качалось, но ясно было, что мы плывем. Топали ноги о палубу, вверху переговаривались, скрипели, стучали. Кто угодно мог спуститься в трюм, и я ждал. Шум стих, когда часы показывали начало первого ночи, – тогда я выбрался из-под брезентового колпака, уселся на краю бочки и повел вокруг лучом фонаря.

Ящики, тюки, свертки, коробы, бочонки с надписями Bavarian Beer… А вот и двенадцать сестер моей бочки – стоят под переборкой. Я спрыгнул, поеживаясь от холода, заглянул в проход, образованный ящиками и тюками, посветил вверх. Большое судно, вон, как потолок высоко, трюм вместительный. Под одним ящиком что-то валялось, я подошел, присмотрелся… ну вот, иногда и мне везет! Это оказался бушлат из черного сукна, с двумя рядами потускневших латунных пуговиц и заплатами на локтях. Я понюхал его, отряхнул и надел. Рукава коротковаты, но в плечах не жмет, да и теплый. Кстати, а ведь кепки на голове нет… Когда успел потерять? Я стал припоминать – ах да, снял ее перед тем, как открыть крышку бункера и выскрести адскую смесь со стенок. Положил там на трубе, чтоб не упала в бункер…

Жалко кепи. К тому же на палубе, наверное, еще холоднее, головной убор мне нужен. Я осмотрел лежащие у переборки свертки с тканью и ножиком из расчески взрезал один. Ткань оказалась плотным фетром; откромсав широкую полосу, соорудил себе платок на голову. Не очень-то удобный, но уши прикрывает – и то хорошо.

Пора было изучить бочку и ее содержимое, в цехе сделать это так и не удалось. С крышкой привинченного к бочке железного короба пришлось повозиться, но наконец я сладил с ней и уставился на то, что пряталось в коробе. Не сразу даже и понял, что это батарея с тумблером. От нее два провода без изоляции уходили внутрь бочки. Вот так-так! Зачем тут батарея? Ничего не понимая, я повернул запорное колесо крышки и откинул ее.

Смесь, это адское мыло, которым бочку наполнили в цехе, застыла. Не просто загустела, а стала твердой, в чем я убедился, потрогав ее. Под лучом фонаря в мутно-стеклистой массе тускло поблескивали железные опилки. Возле проводов, уходящих от батареи в глубину смеси, их было больше, там они висели этакими застывшими смерчами. Я перекинул тумблер, и батарея едва слышно загудела. Донесся тихий треск. Сначала ничего не происходило, потом внутри забулькало. Прищурившись, я наклонился ниже и разглядел, что смесь будто плавится, постепенно разжижаясь, а опилки пришли в медленное круговое движение.

Получается так: кладем бочку на бок и включаем батарею. Вещество теряет плотность, вытекает, попадает куда-то… в щель, в простенок, в канализацию, куда угодно, – и после взорвется. Хорошо, но для чего опилки? Они оставались непонятным элементом.

Адское мыло булькало все громче и чаще, опилки в ленивом хороводе кружились вокруг проводов. Я снова щелкнул тумблером – треск и гудение смолкли, потом стихло бульканье. Закрыв бочку, я задвинул на место крышку короба, где находилась батарея, и спрыгнул на дно трюма. Пора выбираться отсюда.

По пандусу добрался до люка в потолке, погасив фонарик, достал револьвер и приподнял крышку. Снаружи было совсем темно, в небе ни звездочки, да и луны почти не видно, лишь бледное пятно во мгле. Прислушавшись, я включил фонарик. Палуба была заставлена ящиками с надписями «Manufactory»и «United Commercial Association of Budapest». Я решил, что надо осмотреться с высоты, и полез на них. Усевшись на краю дощатой площадки, метрах в пяти над палубой, поставил несессер рядом и оперся на него локтем.