Роберт Силверберг - Царь Гильгамеш

Энкиду бросал дротик в точности как я – одинаково метко правой и левой рукой. Говорю вам, мы были единой душой в двух телах.

Конечно, во многом мы были разные. Он вел себя куда шумнее и хвастливее, особенно когда ему случалось перепить вина, шутки его не отличались вкусом. Мне приходилось видеть, как он смеется над такими остротами, от которых и ребенок бы с неудовольствием поморщился. Что поделать, он был человеком, выросшим среди диких зверей. У него было свое достоинство, врожденное благородство, но это было не то благородство, которое присуще человеку, выросшему во дворце, и чьим отцом к тому же был царь. Мне было хорошо, оттого что Энкиду шумел и хвастался подле меня, потому что я был слишком серьезен, и мне от этого было плохо. Он делал мои дни светлее, но не так, как придворный шут, чьи остроты тщательно продуманы, а легко и естественно, как бодрящий прохладный ветерок в палящий день.

Он резал правду с подкупающей искренностью. Когда я взял его в храм Энмеркара, думая, что он будет поражен его красотой и величием, он тут же сказал:

– Ой, какой маленький и уродливый!

Этого я не ожидал. Позже я стал воспринимать великий храм моего деда глазами Энкиду, и воистину, он показался мне маленьким и уродливым, да еще он очень нуждался в ремонте. Но вместо того чтобы его чинить, я снес его совсем и построил новый, роскошный, в пять раз больше, на Белом Помосте.

Это тот самый храм, что и теперь стоит там, и по-моему, завоюет славу в грядущих тысячелетиях.

Не обошлось без неприятностей. Когда я сносил храм Энмеркара, я рассказал Инанне, что собираюсь сделать, и она посмотрела на меня так, словно я плюнул на алтарь, и ответила:

– Но ведь это величайший из храмов!

– Тот храм, что был на его месте ранее, тот, что построил Мескингашер, был тоже величайшим храмом в свое время. А теперь его никто не помнит. В самой природе царей заложено стремление заменять великое величайшим, прекрасные храмы прекраснейшими. Энмеркар хорошо строил, но я буду строить лучше.

Она испепеляла меня гневным взглядом:

– А где будет жить богиня, пока ты строишь новый храм?

– Богиня живет во всем Уруке сразу. Она будет жить в каждом доме, на каждой улице, в воздухе над нами – так же, как сейчас.

Инанна была в ярости. Она собрала совет старейшин, совет народа, чтобы объявить свое несогласие. Но никто не мог удержать меня от стремления построить новый храм. Царь должен прославлять богиню, посвящая ей все новые и новые храмы. Поэтому мы стерли с лица земли храм Энмеркара, до самого основания, хотя оставили нетронутыми те подземные лабиринты, в которых прячутся демоны: мне не хотелось с ними связываться. Я привез известняковые плиты из карьеров, чтобы они стали новым основанием храма, и заложил фундамент, какого еще свет не видывал: таковы были его размеры.

Горожане Урука в удивлении ахали, когда приходили посмотреть, как продвигается дело, какова ширина и длина будущего строения.

Строя новый храм, я применил все секреты строительного искусства, которыми только владел. Я поднял выше Белый Помост, пока он не достиг полпути до небес, и поставил свой храм высоко, так, как стоят храмы в Кише. Я сделал стены гораздо толще, чем их делали раньше, и стены эти сплошь состояли из ниш и выступов, крепких, словно бедра богов. Чтобы украсить стены, я придумал нечто столь прекрасное и удивительное, что за одно это меня должны помнить, даже если все мои прочие достижения и завоевания будут забыты. В глиняную штукатурку, пока она еще не просохла на стенах, вгоняли длинные «гвозди» – конусы из хорошо обожженной глины.

Их шляпки раскрашивали белым, красным, желтым и черным цветом. Они образовывали удивительные цветные орнаменты. Когда глаз скользит по стенам моего храма, он радуется многоцветию и сложности узора. Это все равно что смотреть на тканый ковер. Но ковер этот сделан не из цветной шерсти, а из раскрашенных «шляпок» гвоздей.

Энкиду полагал, что маленькое святилище Лугальбанды, которое Думузи построил много лет назад возле солдатских казарм в районе Льва, было недостойно моего отца. Мне пришлось с этим согласиться. Я снес это святилище, и построил на его месте великолепное и куда более подходящее памяти моего отца. Его нити и выступы сплошь покрыты мозаикой из ярко раскрашенных шляпок гвоздей. А в центре я оставил статую Лугальбанды черного цвета, ту самую, которую когда-то воздвиг Думузи, потому что это была благородно выполненная статуя и я не мог выбросить что-то, сделанное из такого редкого у нас материала, как черный мрамор. Но зато я окружил эту статую лампами, горящими на треножниках, позади которых стояли ярко начищенные медные зеркала, так что в святилище был яркий свет все время дня и ночи. Мы украсили стены росписями, изображавшими леопардов и быков, так как это были жертвы Энлилю, которого так любил Лугальбанда. На посвящении храма я окропил кровью львов и слонов плиты пола. Мог ли кто осмелиться сказать, что герой и воин Лугальбанда удовлетворится меньшим?!

Войны не было. Эламиты притихли, племя пустыни Марту грабило и разбойничало в других местах, падение величественной династии Акки, царя Киша, устранило постоянную опасность с севера. То, что царь Ура объявил себя царем Киша, меня не тревожило: Ур и Киш очень далеко друг от друга, и я не видел возможности объединить силу этих двух городов против нас.

Поэтому я жил спокойной и мирной жизнью в Уруке. Мы богатели на торговле хлебом, вместо того чтобы искать добычи в войнах.

В те годы торговцы и посланники Урука отправлялись во все концы света по моему приказанию, чтобы увеличить славу города. С восточных гор они привозили кедровые бревна в пятьдесят и даже шестьдесят кубитов длиной, бревна уркаринну, длиной до двадцати пяти кубитов, которые мы использовали на строительстве новых храмов. Из города Урсу в горах Ибла они привозили дерево забалу, огромные бревна ашукху, древесину ясеней. С Уману, горы в земле Менуа, и с Базаллы, горы в земле Амуру, мои посланцы возвращались с огромными глыбами редкого черного мрамора, из которых ремесленники высекали статуи для храмов. Я ввозил медь с Кагалада, горы Кимаш, и собственными руками сделал из нее изголовье скипетра. С Губина, горы, где растут деревья хулуппу, я возил древесину, а из Магды – асфальт для строительства помостов храмов, с горы Баршиб я по воде сплавлял в лодках роскошный камень налуа. У меня были планы отправить экспедиции дальше – в Макан, в Мелухху и Дильмун.

Город процветал. С каждым днем возрастало его великолепие. Я взял себе жену, и она родила мне сына; по праву царя я взял себе еще одну жену. Мир царил вокруг. В ночь нового года я пошел в храм, который сам же и выстроил, и лег с пламенной Инанной в обряде Священного Брака: с каждым годом она льнула ко мне все более страстно, ее тело двигалось под моим все исступленнее, словно за одну ночь она получала удовлетворение своих желаний за целый год. Дни мои озарялись любовью Энкиду, вино текло рекой, каждый день к небесам поднимался дым с жертвенников для богов, и все было прекрасно. Я думал, что таким мое правление и останется во веки веков. Но боги не дают такой благодати. Чудом можно считать, что они вообще дают ее нам.