Энди Лэйн - Декалог 3: Последствия

Яркие солнечные лучи отбрасывали по всей комнате большие пятна, словно разлитая краска, и Сара задвинула тяжёлые шторы. Затем она поставила чашку с кофе на оставшийся после неё же кружок на журнальном столике, и опустилась в любимое кресло. Она взяла пульт дистанционного управления и включила телевизор. Пока трубка телевизионного экрана мигала, отбрасывая в тёмной комнате блики на мебели, Сара пробежала взглядом по программе телепередач. Снова посмотрев на экран, она возмущённо нахмурилась. На нём была та же самая помеха.

— К-9? — крикнула она в сторону кухни. — Ты не замечаешь каких-нибудь необычных трансляций поблизости, которые могли бы…

— Хозяйка? — выглянул из двери металлический нос робота.

Увидев на полированном корпусе К-9 немигающие отражения, Сара поняла, что телевизор уже прекратил это световое шоу. Сзади звучал австралийский телесериал. Когда она снова посмотрела на телевизор, изображение было нормальным.

— На 12:00 назначен обед с мисс Пикеринг, хозяйка, — сказал К-9. — Ты велела мне… мне… напомнить, хозяйка.

— Дорогая, ты ужасно выглядишь, — оживлённым голосом сказала Кэйти Пикеринг, плавным движением руки указав на свободное место рядом с ней. — Как разогретое дерьмо.

— Тебе тоже приятного аппетита, Кэйти, — Сара тяжело опустилась на стул и взяла в руки меню ресторана «Gens du Monde». Прежде, чем приступить к изучению первых блюд, она посмотрела во мрак ресторана, чтобы её глаза отвыкли от солнечного света. — Уже целую неделю ложусь спать пораньше, и всё равно чувствую себя измученной.

— Это всё чёртов роман, Сара. Он из тебя последние соки выжимает. Я помню времена, когда мы весь вечер просиживали в баре колледжа, и всё равно ещё успевали подготовить к утру репортажи в газету.

Кэйти расправила складку на скатерти.

— Писательство меня не могло утомить. Я даже пяти страниц не написала. Хм, cuisses de grenouilles. Ты тут уже, наверное, минут двадцать сидишь.

Кэйти строго улыбнулась:

— Чтобы пересечься взглядом с Клодом. А как насчёт всего этого сказочного материала, который ты узнаёшь от меня? Моя жизнь для тебя — открытая книга. Всё, что тебе нужно, это превратить её в твою невозможно красивую прозу, за которую я тебя ненавижу.

Сара теребила руками серебряные столовые приборы.

— Тогда это тебе нужно написать «Неумолимого». Это ведь ты знаешь кучу неприличных историй об утреннем телевидении. Это ведь ты трахаешься с продюсером. И с коллегой-ведущим. Это твоя жизнь. А я лишь наблюдательница.

Кэйти шлёпнула Сару по руке:

— Хватит их теребить. Ты же все вилки перепутала. Я, может, скромностью и не отличаюсь, Сара, но в логике мне не откажешь. И ты пишешь гораздо лучше, чем я, я это поняла ещё когда мы стажёрами были. Поэтому я и пошла на телевидение. И поэтому рассталась с Борисом.

— Так все телевизионщики делают? — спросила Сара.

— С глаз долой, из сердца вон, — ответила Кэйти, захлопывая своё меню.

Для приёма их заказа Клод прислал худого меланхоличного восемнадцатилетнего парня. Кэйти разочарованно надула губы и заказала лобстера.

— Я — НБД, — чуть позже сказала Кэйти, наполняя большой бокал. — Незамужняя Без Детей. Мне нужны карьера и секс, а не отвозить детей в школу.

Принесли гаспачо.

— Вот посмотри на этих, — сказала она, указав на весь зал ресторана. По мере того, как её голос становился громче, Сара пыталась казаться ниже. — Лучший из них — максимум на семь баллов, и это официант у соседнего столика. Симпатичный в пуантилистском смысле.

Сара непонимающе посмотрела на неё.

— Если издали смотреть, — объяснила Кэйти.

— Определённо Сёра, — меланхолично сказала Сара. — Совсем не мой вкус, — она гоняла в тарелке кусок перца. — А тебе не хотелось бы кого-нибудь более взрослого в своём отношении к тебе? Кого-нибудь, с кем можно… поговорить?

— Кого-нибудь, с кем можно поспорить, — передразнила Кэйти. — Кого-нибудь интеллектуального. Кого-то, кому я могу доверять, кого-то экзотического… Того, кто присмо-отрит за мно-ой, — запела она. — Серьёзно, Сара, ты в таком случае можешь встречаться с одним из моих заморских дядюшек. Или со своим руководителем диплома, «иностранным корреспондентом». Кажется, тебе нравился тип «отца-исповедника».

— Это не то, что я имела в виду, — сказала Сара, покраснев, понимая, что в тихом ресторане смех Кэйти слышат люди за соседними столиками.

— Кроме того, — сказала Кэйти, — если бы я хотела встречаться с незаконным иммигрантом, я бы пошла работать в передачу о путешествиях.

Они уже пили по второй чашке кофе на квартире у Кэйти, когда Кэйти перестала говорить о своей новой телепередаче об искусстве.

— После третьего предложения, — завершила она, — я решила, что не могу отказаться.

— Как обычно, — сказала Сара, оглядывая гостиную с невообразимо чистой мебелью. — Ты долго крутишь носом, а потом получаешь сразу три предложения.

— Ха-ха, — иронично сказала Кэйти и нахмурилась, увидев на кофейном столике микроскопическое пятнышко. — Очень смешно. Ладно, если ты не можешь писать о моей жизни, то почему тогда о своей не напишешь? Ты же журналистка, дорогая. С тобой не случается ничего, достойного книги? Ничего странного?

Сара отсутствующим взглядом смотрела на большую репродукцию Тулуза-Лотрека на противоположной стене. Она хотела сказать «нет», но затем она вспомнила о своей вчерашней встрече.

— Знаешь, я познакомилась с семьёй Войзека.

— У этого технаря была семья? А я думала, что его на станке штамповали.

— Нет, — сказала Сара, с серьёзным лицом наклонившись вперёд. — Это было… тяжело. Я нашла их через Барни из «Mirror». Они прятались от лондонской прессы, но, узнав о том, что я разговаривала с Войзеком перед самой его смертью, согласились встретиться. Барни, конечно, обиделся.

— Бедный Барни, — сказала Кэйти.

— Мать Скотта Войзека сказала мне, что его бизнес-партнёр, молодой человек по имени Кендрик, погиб тоже неожиданно и тоже странно. Их сын… они называли его Скотти…

— «Отправляй меня»…

— Нет, было не смешно.

Сара вспомнила старую женщину — мать Войзека. Когда та говорила о сыне, у неё от горя опустились плечи, руками она всё время теребила подлокотники кресла. На ней было чёрное платье с глухим воротом, волосы были завязаны лентой. Когда Сара спросила у неё о смерти Кендрика, она перестала дёргать обивку кресла, откинулась на спинку, и сложила пальцы домиком, словно статуя из гробницы.

— Скотти тогда сильно изменился, — шёпотом сказала она с сожалением. — Мы с отцом никогда не понимали работу Скотти, хотя он и хотел этого. Он хотел, чтобы мы разделяли его любовь к ней. Его заразительный энтузиазм. Его любопытство и амбиции. Он был исполнен всего этого, когда они вместе с Кендриком основали «Тонска».